Отвага и честь - Грэм Макнилл

Уриил взял болтер, проверил заряд и снова поднялся на стрелковую ступень. Лоик приветствовал его широкой улыбкой, лысый череп покрывали капли пота и крови. Грудь офицера взволнованно вздымалась, и он хлопнул Уриила по предплечью ладонью, затянутой в перчатку.

— Клянусь Императором, мы сделали это! — закричал он. — Не думал, что справимся, но будь я проклят, если мы не смогли расквасить им нос, — и они это нескоро забудут.

Еще раз окинув взглядом поле боя, Уриил невольно согласился. Рассветные лучи разливались по пустоши, усеянной трупами и обломками техники, хотя ползучие клубы дыма не позволяли в полной мере оценить масштаб резни. Первая битва за Диакрийский мост была выиграна, но цена оказалась высока. Сотни защитников пали, однако тау понесли куда большие потери. Уриил насчитал примерно пятьдесят горящих танков и прикинул, что убиты около тысячи тау.

Полковник Лоик вытер лезвие сабли о тунику павшего солдата тау и вложил ее в ножны. Он осмотрел поле боя вслед за Уриилом.

— Они скоро опять придут, верно?

— Да.

— Тогда нам надо готовиться к следующей атаке, — сказал Лоик и жестом подозвал к себе вокс-оператора. — Я распределю резервы боеприпасов и организую доставку воды и провианта.

— Это займет слишком много времени. Придется довольствоваться тем, что у нас есть.

— Нет, я заранее разместил запасы прямо за нашими позициями, — объяснил Лоик, одновременно продолжая отдавать приказы по воксу. — Там наши нестроевые солдаты, они все привезут за пять минут.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — отметил Уриил, впечатленный дотошностью полковника.

— Обычная логистика, — скромно сказал Лоик. — Даже самый отважный боец не сможет сражаться, если горло пересохло, а боеприпасы закончились, верно?

Уриил кивнул.

— Я недооценил вас, полковник Лоик, и должен принести свои извинения.

Лоик отмахнулся, хотя заметно было, как он доволен.

— Так как, по-вашему, они будут атаковать нас на этот раз, капитан Вентрис?

— Осторожно. Они уже проявили самоуверенность и не допустят эту ошибку во второй раз.

— Капитан Гербер сказал, что тау не совершают ошибок.

— Совершают, но никогда не повторяют.

Дженна смотрела, как Миколу Шонаи волокут из камеры, босые изувеченные ноги оставляли на влажном полу блестящие кровавые следы. Тело женщины превратилось в сплошное кровавое месиво, и тайны, оставшиеся в ее мозгу, последовали за ней в могилу.

Два силовика с опущенными зеркальными визорами унесли ее, и Дженна почувствовала свинцовую тяжесть в желудке при виде тела бывшего губернатора, зная, что на ней лежит часть ответственности за смерть Миколы Шонаи.

Она видела Куллу в дверях камеры, раздетого по пояс и смывающего пот водой из помятого медного кувшина. Ее охватил гнев, и она ворвалась в камеру, руки сами тянулись к горлу проповедника.

Кулла при виде ее улыбнулся, лицо его несло печать блаженства и покоя, как у человека, выполнившего свой долг. Борода и кулаки были перемазаны запекшейся кровью.

— Ты убил ее, — сказала Дженна. — Ты забил ее до смерти.

— Да, и варп навсегда поглотит ее грязную душонку. Возрадуйся, судья Шарбен, ибо в Империуме стало одним еретиком меньше. Такие деяния обеспечивают нашу безопасность.

— Безопасность? — прошипела Дженна. — Ты у нее что-то узнал? Что-то, что поможет отразить натиск тау?

— Ничего, кроме того, в чем она созналась при аресте, — признался проповедник, вытираясь льняной тряпкой, — но такая порочность обеспечила ей долгую мучительную смерть. Жаль, что она не была еще более долгой и мучительной. Не согласна?

Дженна увидела, как лицо Куллы преображается: спокойствие сменилось чем-то отвратительным, ящероподобным. В глазах светился хищный голод, он явно ждал, что Дженна сморозит глупость и окажется на месте Миколы Шонаи на привинченном к полу стуле.

— Она заслужила смерть, и мы на этом сошлись, — сказала Дженна, тщательно выбирая слова, — но смерть согласно имперскому правосудию. Ее должна была объявить виновной судейская коллегия и казнить — специально назначенные властями лица.

— Я уже говорил тебе, Шарбен, Император наделил меня властью, — напомнил Кулла, протолкнулся мимо нее в дверь и покинул камеру. — Есть ли власть выше?

Дженна пропустила его и села на корточки, выводя пальцами спирали в кровавой луже на полу. Кровь была липкая и еще теплая. Здесь погибло человеческое существо, женщина, которую она уважала, которой восхищалась. Действия Миколы Шонаи приговорили ее, и Дженна не сомневалась, что такое преступление должно караться смертной казнью.

Заслуживала ли она такой смерти — быть зверски забитой безумцем, который претендовал (весьма сомнительно) на прямую связь с Императором? Имперский закон был суров и безжалостен, но не без причины. Без такого контроля человечество стало бы легкой добычей мириад существ и опасностей, поджидающих со всех сторон. Такая жесткость была жизненно необходима, но Дженна всегда верила, что закон должен быть еще и справедлив.

Кровь на ее пальцах опровергала это убеждение, и она почувствовала, как растет гнев на Куллу. Проповедник сокрушил основу ее представлений о мире, но это было еще не самое страшное.

Хуже всего было то, что она ему позволила.

Она ненавидела Куллу, но еще сильнее ненавидела собственное соучастие в его действиях. Он вовлек ее в свое варварство, и она стояла рядом, ничего не предпринимая, даже когда знала, что так поступать нельзя.

Дженна подняла руку, растирая между пальцами липкую кровь. Затем посмотрела на бронзового орла на дальней стене камеры. Считалось, что он напоминает приговоренным, от чего они отреклись и кто смотрит на них с осуждением.

Он напомнил Дженне, кому и чему она служила.

Кулла заявлял, что работает по распоряжению верховной власти, но и Дженна — тоже?

Она встала, решительно развернулась и вышла из камеры, в сердце рос колючий кристалл гнева. Дженна извлекла электрошоковую булаву из футляра за плечом и зашагала по темным коридорам Стеклянного дома на звук грохочущего голоса Куллы. Он был в секторе, занятом пленными тау, и Дженна чувствовала, как ее странное спокойствие рассеивается, по мере того как этот голос становится громче.

Наконец она вошла в просторное помещение, где держали тау. Группа из одиннадцати унылых пришельцев была заперта в камерах размером два на три метра, освещаемых днем и ночью. Пожитки пленных хранились в кордегардии напротив камер, как и бесчисленные орудия пыток.

Стоящего перед камерами Куллу Дион облачал в изумрудную ризу, Аполлония же принесла из кордегардии несколько орудий пыток. Ножи, пилы, клещи, инструменты для нанесения ран и прижигания были разложены на длинном металлическом подносе на прикрепленном к полу хирургическом столе. Эвисцератор Куллы был прислонен к столу, словно любимая прогулочная трость, и Дженну поразила эта случайная деталь.