Больше чем слова - Рокси Купер

– Никак. Просто я не желаю, чтобы мне указывали, что мне делать в моем доме, – отрезаю я.

– Да что ты вечно палки в колеса, черт побери, ставишь, Стефани! Господи боже! Ты давишь и давишь на меня. Все время давишь! – орет он.

– Нет, это не так.

– А вот и давишь, – говорит он, точно я ребенок. – А когда я срываюсь, ты обставляешь все, будто это моя вина. Но ты сама вечно меня доводишь. Я неприятностей не ищу, а вот ты постоянно нарываешься.

– Ах вот и снова! – саркастически смеюсь я. – Моя любимая игра! «В чем еще виновата Стефани?»

– Так ты всегда и виновата. – Произнося это, Мэтт смотрит на меня без тени раскаяния. Ему наплевать, как подействуют на меня его слова. Ему наплевать, как вообще его слова действуют на окружающих.

– Мы с девочками пойдем гулять, не хочу, чтобы они рядом с тобой находились, – говорю я, смахивая слезы.

– Хорошо, – отвечает он. – Я сам себя не слышу, когда они визжат по всему дому.

Мы много часов гуляем по парку. Подбрасываем ногами в воздух осенние листья, играем в «найди сокровище». Всю дорогу Эви держит Аделаиду за руку, и они почти не ссорятся (девочки научились жутко ссориться и драться). Так весело ходить с ними по лесу: подбирать палки и проверять, как далеко мы можем их бросить, зарываться в золотые листья и хлюпать по грязи в резиновых сапогах. К тому времени, когда мы возвращаемся домой, у них слипаются глаза.

Искупав их и уложив спать, я сама готова рухнуть в кровать. Но я еще не могу заснуть. Мне надо кое-чего дождаться.

С тех пор как родилась Аделаида, Мэтт спит в гостевой спальне. Как по мне, так даже к лучшему. Мне теперь физически невыносима мысль о том, что он рядом.

Я лежу в кромешной темноте и жду, когда загорится экран телефона.

23.36.

Экран подсвечивается.

Открыв сообщение, я читаю:

«Никогда не перестану их посылать».

Ссылка на YouTube перебрасывает меня на видеоролик дуэта, который я всегда любила. Думается, он исполнен значимости для нас обоих. «Под твоим красивым» Лабиринта, и в съемках участвовала Эмили Сандэ. Мне хочется улыбаться и плакать одновременно. Я смотрю ролик, зная, что Джейми ждет от меня моей ссылки.

В ту песню я влюбилась, увидев видео к ней. Когда я на него наткнулась, то раз десять посмотрела ролик. Помню, как на самом деле расплакалась. Наверное, дело в сочетании песни, видеоряда и того, какими счастливыми и влюбленными выглядели там Эд Ширен и танцовщица, – нелепица, в сущности, ведь они просто играют роли. Но меня это пробрало. Я с тех самых пор обожаю этот ролик. И всегда думаю о Джейми, когда слышу песню.

Я набираю текст и копирую ссылку на YouTube:

«Мысли вслух…»

Отослав сообщение, я еще целую вечность лежу с открытыми глазами.

Думаю.

Люди любят говорить – «и почему ты не уйдешь, если ты несчастлива?». Но ведь все не так просто, верно? Просто никогда не бывает. Особенно когда есть дети. Словно нужно, чтобы что-то силой тебя вынудило это сделать. Мало кто действительно выходит из ситуации, пока его не вынуждают.

Мне бы так хотелось поговорить обо всем этом с мамой. А с другой стороны, я сомневаюсь, что стала бы это делать. Что она обо мне подумала бы? Мама такое сделала бы? Стала бы все терпеть? Да еще так долго? Куда ни повернись, я везде напортачила.

Ноябрь 2016 года

Стефани

Нас вечно спрашивают, какое у тебя самое раннее воспоминание, верно? Я знаю, какое у меня. Я не могу определить, где я была, или сколько мне было лет, или каких-то еще важных деталей, но я была с ней – это я помню точно.

Мне, наверное, года четыре или пять, на мне лимонно-желтое летнее платьице с оборками на рукавах. Волосы у меня длинные, растрепанные и спутавшиеся после долгого дня на солнце. Воспоминание длиной всего в несколько секунд, но очень реальное и яркое. Я сижу у мамы на коленях, меня обнимают ее руки. Она зарывается лицом мне в волосы, щекочет губами мою шею, издавая забавные воркующие звуки. Потом стискивает меня, щекочет, я все смеюсь и смеюсь. Я заливаюсь смехом – высоким, как у дельфина. И тут воспоминание обрывается. Это – все, что у меня есть теперь, множество нематериальных воспоминаний, за которые можно цепляться.

Моя мама… она была такой замечательной.

Она обладала кипучей, заразительной энергией, и ее все любили. На нее обращали внимание, едва она входила в комнату. Когда я была маленькой, то считала ее самой красивой женщиной на свете. Благодаря мягким светлым волосам и большим зеленым глазам она казалась мне принцессой. Мне хотелось стать в точности такой, как она. Даже сейчас, когда я смотрю на ее фотографии, я все еще считаю маму самой красивой. Возраст был бы ей к лицу.

Она была мамой, которую все любили. Она всегда приглашала к нам наших друзей после школы, кормила их вкусными ужинами, и они всегда хотели приходить к нам еще. Мама любила смех, забавы, пение, крепкие объятия, доброту. Она никогда ни о ком и дурного слова не сказала.

Элейн была творческой натурой. Когда они еще были молоды и папа купил этот дом, мама тут все переделала. У нее был дар к дизайну интерьера, это все отмечали. Пусть даже у них были деньги, чтобы купить дорогую мебель, мама вечно ходила по барахолкам и секонд-хендам. Она притаскивала домой обшарпанные старые журнальные столики и платяные шкафы и часами чистила и расписывала их в саду. «Класс и стиль не купишь», – говаривала она. Боже, как же она была права! Мы с Эбони собирали цветы и ставили в вазы по всему дому. Зимой дом освещали сказочные гирлянды. Она была сердцем дома, его душой. Она вдохнула в него жизнь.

На ее тридцатый день рождения, вскоре после того, как родилась Эбони, папа договорился, чтобы в саду построили художественную студию. Это была кирпичная пристройка с огромными поднимающимися окнами в каждой стене, которые пропускали много естественного света, там стояла уйма мольбертов, громоздились краски и прочие художественные материалы. Мама проводила в студии много часов, слушая музыку и создавая свои произведения. Она была очень неплохим художником, продавала кое-что через галереи в городе. Мама даже стала местной знаменитостью. Кое-какие ее работы висели в доме. Она позволяла нам с Эбони приходить и рисовать вместе с ней. Она обустраивала нам рабочее место, выставляла густые краски для детей, и мы обмакивали кисти в отдельные баночки, а после неизбежно смешивали краски, создавая всевозможные оттенки грязно-коричневого. Мы всегда рисовали ее: два зеленых мазка для глаз, широкая ярко-вишневая улыбка и завитки желтых волос.

– Ух ты! – восторгалась она. – Какая красивая я у вас получилась! Спасибо вам, мои сладенькие.

После мы вешали их на струны, которые крепились к крючкам в потолке. В мастерской всегда витал акриловый, пластмассовый запах. Его ни с чем не спутаешь, и всякий раз, столкнувшись с ним, я тут же мысленно переношусь в мамину мастерскую.