Наречённая ветра - Литта Лински

— Но я уже не та бессильная человеческая девочка, какой была, когда ты забрал меня. Людская вера наделила меня могуществом. И пусть я еще не пробовала его применить…

— И не попробуешь! Уж точно — не таким способом.

— Да я бы давно сама отправилась, если бы только знала куда! — вспылила Эвинол.

— Если еще раз заикнешься об этом, я прикую тебя к скале, — ветер был настолько зол, что говорил почти всерьез. — Ты не принадлежишь ни людям, ни миру. С тех пор как я забрал тебя, ты утратила право распоряжаться собой. Ты — моя! Только моя!

— Скажи еще, твоя игрушка или твоя кукла! — гневно бросила ему в лицо Эвинол. — Значит, не так уж ошибалась Тантарин, указывая мое место подле тебя, западный ветер.

Она спрыгнула с качелей и пошла прочь. Инослейв одним прыжком настиг ее и развернул к себе. Он еще не знал, что скажет или сделает, какой выход даст охватившему его гневу. Но стоило ему увидеть слезы в синих глазах, как злость уступила место боли. Эвинол страдает. И пока она страдает, он тоже не будет знать покоя.

— Ну чего ты хочешь от меня, маленькая? — он обнял ее и прижал к себе. — Если я пойду туда, что будет с тобой? Как ты будешь без меня, ты подумала? Целую вечность, Эви, ведь ты теперь бессмертна.

— Я не хотела быть без тебя, — она всхлипывала, уткнувшись ему в грудь. — Я хотела пойти с тобой. Мы должны быть вместе.

— Мы и так вместе, Эви, — он зарылся лицом в ее волосы. — Ты — моя любовь, мое счастье, моя нареченная. Мы никогда не расстанемся. Хочешь, устроим свадьбу весной, когда мир будет утопать в цвету?

— Нет, Инослейв, — она подняла на него заплаканное лицо. — Грядущей весной мир будет утопать не в цвету, а в крови. Тебе нужен такой мир? Ты сможешь продолжать жить как ни в чем не бывало, когда просторы твоих земель будут разорены войной, голодом, болезнями? Сможешь беззаботно кружить над кладбищем?

Он хотел возразить, объяснить, что все вовсе не обязательно должно быть так плохо, но осекся. А почему, собственно, нет? В мрачных картинах, рисуемых Эвинол, было много горькой правды. Люди такие. Ненавидеть и враждовать они умеют отменно. Истребляя друг друга, они неминуемо причинят вред Илирии. Эви права: его земли уже не будут такими, как сейчас. И пусть он сам порой нес разрушения, но лишь ради забавы, не желая причинить своим владениям серьезный вред.

— Пусть так, — он слегка отстранился, чтобы видеть лицо Эвинол. — Но если я все-таки отправлюсь в подземелья Темного ветра, это вовсе не будет означать благополучного исхода для людей. Скорее всего, наоборот. Ты готова принять такой расклад, Эви?

— Если мы отправимся туда…

— Об этом можешь даже не думать. Я ни за что не возьму тебя. Я люблю тебя, Эви. Твоя жизнь и свобода мне дороже целого мира.

— Но разве я буду в безопасности, если ты оставишь меня одну? — Эвинол говорила так, будто его поход к Темному ветру — дело решенное. — Если я останусь здесь, то, наверное, умру от голода, а если среди людей, то окажусь в кошмаре.

— Ты не умрешь в любом случае. Возможно, тебе будет паршиво, но уж лучше здесь, чем среди людей. Худшее, что тебя здесь ждет, — вечное одиночество, зато… — он мрачно усмехнулся, — здесь очень красиво.

— Но я хочу пойти с тобой!

— А я не хочу, чтобы ты шла со мной, — отрезал он. — Я и сам не хочу идти. А кроме того, понятия не имею, куда идти.

— Тогда я отдам тебе все свои силы, — ее глаза, еще мокрые от слез, засверкали лихорадочным блеском. — Раз уж мне молятся люди по всему миру, то пусть все лучшее, на что способна их вера, станет противовесом тому, что смогла породить их ненависть.

— Нет, я не могу, — Инослейв почти со злостью отпихнул руку Эвинол. — Оставим это.

— Не оставим, — Эви покачала головой. — Ты же знаешь, что тебе придется это сделать. Я понимаю, это больно и…

— Эви, ты правда думаешь, что я переживаю за себя? Дурочка! — злое слово прозвучало в его устах неожиданно нежно. — Я не могу тянуть из тебя силы. Тебе это покажется приятным, но я-то знаю, что буду высасывать из тебя жизнь. Это отвратительно!

— У нас нет другого выхода, — Эвинол говорила тихо, но настойчиво. — Или есть. Ты можешь взять меня с собой.

— О-о-о, — простонал ветер. — Это еще хуже. Зачем ты заставляешь меня выбирать между такими вещами?

— Мне это нравится не больше твоего, уж поверь. Я не хочу, чтобы ты мучился, забирая мои силы, и еще меньше хочу отпускать тебя. Но другого способа победить эту тварь нет.

— Можно подумать, твой план гарантирует победу, — проворчал Инослейв.

Весь его вид выражал протест, но Эвинол поняла, что он сдался, и вновь протянула руку. На этот раз ветер принял ее, но перед тем как обхватить, коснулся губами того места, где на запястье сходились едва заметные ниточки вен. А затем сжал, сначала бережно, потом с силой.

Эви знала, чего ждать, и все-таки оказалась не готова. В этот раз все было по-другому. Потому что на месте Ларишаль или Тантарин был Инослейв. Ее чувства к нему не были навязанной фальшивкой, сахаром, щедро сдобрившим яд, чтобы подавить сопротивление жертвы. Ее отношение к Инослейву не изменилось, даже не усилилось, оно просто раскрылось ей во всей полноте. Она и прежде видела в ветре источник счастья, но сейчас понимание этого — такое простое и в то же время безмерно глубокое — охватило все ее существо. Эвинол ощущала себя слепцом, имевшим лишь смутное представление о свете, внезапно прозревшим и увидевшим мир во всем великолепии. Инослейв виделся ей теперь совершенно непостижимым существом, а прежние мысли о том, что она понимает его, казались смешным и нелепым заблуждением. Счастье не только в том, чтобы просто быть рядом с ним: видеть, разговаривать, прикасаться. Самого знания, что он есть, уже довольно для того, чтобы наполнить жизнь смыслом.

Блаженство души отзывалось во всем теле. Но сквозь пелену собственного наслаждения Эви видела лицо ветра, искаженное страданием. Как смеет она причинять боль созданию, неизмеримо превосходящему ее и бесконечно любимому? Эвинол хотела крикнуть Инослейву, чтобы он прекратил, хотела вырваться, не длить дольше свое блаженство и его мучение. Однако оказалось, что она больше не властна над своим телом и голосом. Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить — только стоять и безвольно тонуть в сладостном омуте. А потом мир подернулся и исчез, растворившись в радужной дымке.

Очнулась Эвинол на руках у Инослейва, постепенно узнавая знакомые картины: горы, укрытые разноцветными лесами, хмурое осеннее небо, темные стены башни.

— Эви? — он так пристально и тревожно вглядывался в ее лицо, словно опасался, что она утратила разум или по меньшей мере память. — Как ты?

— Все хорошо, Инослейв, — собственный голос доносился словно издалека.

Она хотела дотронуться до его лица, но не смогла поднять руку. Тело по-прежнему отказывалось ей повиноваться. Зато стук сердца эхом отзывался в ушах, а хриплое дыхание казалось оглушительно громким. Эви стало страшно, что теперь так будет всегда.