Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин

Через несколько минут они остановились перед перегородившим дорогу шлагбаумом, рядом с которым виднелась кирпичная будка охраны. Над печной трубой вился дымок, в неосвещенных окнах плясали оранжевые отблески пламени. С полосатого шлагбаума, прямо как на контрольно-пропускном пункте, свисали запрещающие знаки — круглый «кирпич» и шестиугольный «STOP». Для полноты картины недоставало только знака, которым обозначают пункты таможенного досмотра, да еще, может быть, светофора.

Установленный на крыше будки прожектор не горел. Дорога за пределами освещенного фарами участка тоже тонула во мраке, который по контрасту с двумя конусами яркого света казался абсолютно непроглядным, плотным, как густо замазанный черной тушью картон. Кое-где в темноте поблескивали бликами отраженного света оконные стекла притаившихся за высокими заборами домов. Элитный поселок был погружен в первобытную тьму ненастной зимней ночи, и лишь немногие окна светились тусклыми оранжевыми прямоугольниками: там предусмотрительные хозяева жгли припасенные как раз на такой случай свечи. Их действительно было немного: люди, живущие в таких местах, как это, не привыкли к отключениям электроэнергии.

К микроавтобусу, светя себе под ноги мощным ручным фонарем, подошел охранник в армейском камуфляже.

— Оперативно подъехали, мужики, — похвалил он, когда Дорогин опустил стекло слева от себя.

— Это вам повезло, что мы поблизости оказались, — сказал Сергей, прикрываясь ладонью от слепящего глаза света фонаря. — Вызов по рации приняли и сразу сюда. Что тут у вас стряслось-то?

— А я знаю? — пожал широкими покатыми плечами охранник. — Это вы доктора, вам и карты в руки. Свет по всему поселку гавкнул, что я тебе еще скажу?

— Разберемся, — пообещал Дорогин.

— Только вы пошустрей, мужики, а то по ящику второй тайм скоро начнется.

— Это уж как получится, — уклончиво ответил Сергей и включил передачу.

Крепыш в камуфляже поднял шлагбаум, и белый микроавтобус с надписью «МОСГОРСВЕТ» на капоте въехал на территорию охраняемого объекта.

* * *

Борис Олегович Лесневский припарковал машину у обочины и, прихватив с соседнего сиденья портфель, выбрался из теплого салона в промозглый холод непогожего зимнего вечера. Въезжать через арку во двор он не стал: там, во дворе, опять играла детвора, азартный визг и удалое гиканье которой были слышны даже на улице. Вчера какой-то юный вандал спустил у «цивика» два колеса — скорее всего, не из неприязни к владельцу машины, а просто от избытка переполнявшей его организм энергии, которая толкала его на непредсказуемые хулиганские выходки. Борис Олегович хорошо помнил себя в таком возрасте и, обнаружив спущенные, распластавшиеся плоскими черными блинами покрышки, не столько разозлился, сколько порадовался тому, что так легко отделался: могли ведь и не спичкой в ниппель, а гвоздем по борту или камнем в стекло, чтобы посмотреть, как оно посыплется…

Поэтому, заехав в офис за кое-какими забытыми мелочами, которые могли пригодиться ему в дороге и на чужбине, Лесневский предпочел оставить машину на улице, под фонарем, где было полно прохожих, и время от времени прохаживались милицейские патрули.

Истекали последние часы его пребывания на родине. Билет на самолет, который должен был умчать Бориса Олеговича из слякотной московской зимы к теплому морю и шепоту пальм, лежал во внутреннем кармане вместе с загранпаспортом; собранный, упакованный чемодан и дорожная сумка аккуратно стояли рядышком в прихожей его квартиры. С того момента, как в офисе побывал незнакомец, столь ловко вытянувший из него имя Мустафы Акаева, Лесневского не покидало тягостное ощущение нависшей над ним смертельной угрозы. Он не был лично знаком с Акаевым, но слухом земля полнится. За старым упырем много чего числилось, а что большинство его подвигов остались недоказанными, так Борис Олегович и сам хорошо умел играть в эти игры. Правда, случавшиеся время от времени у Бориса Олеговича мелкие разногласия с законом по сравнению с делами, которыми ворочал старый Мустафа, выглядели просто детскими шалостями. Уклонение от уплаты налогов, мелкий шантаж, лжесвидетельство блекли перед убийствами, пытками, похищениями людей и организацией террористических актов, которые молва приписывала Акаеву. Такие люди не любят оставлять свидетелей, особенно когда затевают дела вроде нынешнего. Да, незнакомец сказал правду: надо быть круглым идиотом, чтобы, оказав Акаеву посредническую услугу, оставаться в Москве. И неважно, что Борис Олегович не был посвящен в подробности его замысла. Нужно было бежать сразу, как только выяснил, с кем имеет дело, не дожидаясь, пока его лишат покоя. Нет, о том, что затевал Акаев, даже думать было жутко. Видно, старик совсем выжил из ума и, чувствуя, что теряет остатки былого авторитета, решил перед уходом на покой погромче хлопнуть дверью. Что ж, это уже были его проблемы, а Борису Олеговичу следовало позаботиться лишь о том, чтобы его этой дверью не зашибло.

Правда, того звероподобного красного «доджа», что в последнее время частенько вертелся поблизости, сегодня нигде не было видно. Возможно, старый Мустафа не догадался, что Лесневский его вычислил. Конечно, он мог решить убрать Бориса Олеговича просто так, на всякий случай, но должен же где-то быть предел человеческой кровожадности! Зачем же лишний раз без видимой причины марать руки, которые и без того по локоть в крови?

Успокаивая себя такими рассуждениями, которые сейчас, в отсутствие поблизости красного «доджа» с небритым джигитом за баранкой, выглядели довольно убедительными, Борис Олегович вступил под своды знакомой арки. Он шел, стараясь не попадать ногами в наполненные ледяной слякотью колдобины, что, с учетом царившей здесь тьмы, было весьма затруднительно.

Неожиданно в подворотне сделалось светлее. Черная тень Бориса Олеговича, стремительно вытягиваясь в длину, описала полукруг по облупленной штукатурке стены, соскользнула на землю и, наконец, протянулась из-под его ног прямо вперед, превратившись в огромную черную стрелу, достававшую чуть ли не до середины двора. За спиной послышался шум работающего двигателя и плеск разбрызгиваемой колесами снежной кашицы. Борис Олегович оглянулся через плечо, зажмурился от ударившего в лицо света фар и начал, осторожно перешагивая через лужи, пробираться ближе к стене, чтобы уступить дорогу въехавшему в подворотню автомобилю.

Внезапно двигатель у него за спиной угрожающе взревел. В мгновение ока все поняв, Борис Олегович метнулся вправо, уже не разбирая дороги, больше озабоченный сохранностью своей жизни, чем сухостью обуви. Это его не спасло: в два счета настигнув беглеца, машина ударила его крылом, бросив на стену, придавила, дробя кости, но не остановилась, а поехала дальше, пропуская изломанное, исходящее предсмертным воплем тело между своим бортом и стеной, словно хотела втереть частного сыщика Лесневского в штукатурку. Отчасти это удалось: там, где стены коснулась голова бывшего адвоката, на штукатурке осталось смазанное кровавое пятно.

Крик несчастного оборвался на высокой ноте. Изувеченный труп упал в грязную снежную кашу, окрашивая ее кровью. Заднее колесо машины с отвратительным хрустом прошлось по его шее, задев щеку и раздробив челюсть. «Десятка» с разбитой фарой, без бокового зеркала и со зверски ободранным, покрытым глубокими бороздами и вмятинами бортом вырвалась из жерла арки и резко затормозила напротив офиса Лесневского.