Выбор оружия - Александр Проханов

– Увидел твою машину и понял, ты где-то рядом… – Соломао был встревожен. Лицо его казалось сумрачным, темнее обычного, словно под коричневую кожу добавили фиолетовый, чернильный пигмент. – Ты виделся сегодня с Маквилленом?

– Он куда-то уехал. Не удалось побеседовать.

– Интересно куда. Мы не поставили за ним наблюдение.

– Что случилось?

Соломао сел на песок, скинул туфли, вытряхивая из них песчинки. Его лицо было раздраженным, болезненным, и он колебался, открыть ли Белосельцеву причину своей тревоги.

– Что стряслось? – повторил Белосельцев.

– Вчера в Ресано-Гарсиа мы сняли с поезда двух агентов ЮАР. Всю ночь шли допросы. Они показали, что в среде активистов Африканского конгресса есть предатель. Он информирует врага о предстоящих боевых операциях, называет имена исполнителей, явки, склады с оружием. Многие из-за него провалились. Агенты сообщили, что готовится атака командос на базы конгресса здесь, в Мапуту. Создано спецподразделение. Предатель помогает врагу готовить нападение.

– Удалось узнать его имя?

– Это Чико.

Известие ошеломило Белосельцева. Чико, темнолицый красавец с литыми круглыми мускулами, отважный боец, раненный при атаке на полицейский пост, всегда в работе, излучающий силу, бодрость, мужественный стоицизм, Чико – предатель. Тайным каналом переправляет через границу сведения о партизанских группах, о поставках оружия. Его товарищей хватают на явках, подстреливают на подходах к объектам, пытают, жгут током, вырывают признания, а потом казнят или кидают на годы в каменные мешки Робин-Айленда. И мгновенный страх за Марию, живущую на вилле в Матолла, куда нацелен удар командос, доверяющую Чико, как другу.

– Это надо проверить сто раз, – сказал Белосельцев. – Возможна дезинформация.

– Проверяем. Связались со службой безопасности конгресса. Есть сведения, что Чико несколько раз тайно встречался с Маквилленом.

– Все это подлежит скрупулезной проверке.

– Вчера Чико отправил очередную группу в ЮАР. Быть может, на верную смерть.

Лицо Соломао казалось фиолетово-черным. И такая же фиолетово-темная тень легла на океан в предвестии шторма. Парусные лодки стали приближаться к берегу, торопились укрыться от бури.

Они встали, пошли к машинам.

– Завтра отбываем в Софалу. Если можно, еще раз пощупай Маквиллена, – сказал Соломао.

Вечером он отправился в кинотеатр «Олимпия», где давал представление чернокожий ансамбль Южной Африки «Амандла». Не сумел завести машину, у которой отсырело зажигание. Схватил такси и скоро оказался перед кинотеатром, на ночной улице, где в латунных отсветах рекламы клубилась толпа. Ветер рвал в высоте косматые листья пальмы, предвещая ливень. Белосельцев двигался в плотном, праздничном бурлении, вглядываясь в мужские и женские лица, с тревогой ожидая увидеть Марию и Чико. Люди вокруг улыбались, целовались, пожимали друг другу руки. Явились не просто на концерт, желая развлечься. Пришли увидеть друг друга, вместе пережить свое изгнание, свое единение. Так приходят на митинг и политический праздник единомышленники и борцы.

– Здравствуйте, Виктор! – услышал он.

Чико, улыбающийся, в красной, перетянутой шнурками футболке, окликнул его. Рядом была Мария, в просторной сиреневой юбке, пышной блузке, с перламутровыми губами и высокой прической. Протягивала ему руку:

– Я первая вас увидала! – С ними был третий, худой, подвижный в плечах и бедрах, словно слегка пританцовывал, повинуясь неслышному танцевальному ритму. – Познакомьтесь, это Микаэль, – сказала Мария, – работник пресс-центра!

Микаэль открыто и радостно улыбнулся, пожимая Белосельцеву руку:

– Вы советский журналист? Хотели познакомиться с нашей жизнью? Мы вам все непременно покажем.

Белосельцев смотрел на всех троих, пытаясь угадать на их лицах подтверждение страшной новости. Все трое были праздничны, раскрепощенны, исполнены добродушия и приветливости. Это злое известие никак не сквозило в их улыбках и смехе, в неуловимо заботливом, братском обращении друг с другом. Было обманом, нелепым заблуждением, которое развеялось и о котором не следовало вспоминать.

Глядя на Марию, на ее высокую, искусно сооруженную прическу, делавшую ее похожей на высокую темную вазу, он испытал острое счастье, сладостное головокружение, в котором было воспоминание о вчерашней близости, предвкушение сегодняшнего, после концерта, свидания.

– «Амандла» только что вернулась из Европы, – сказал Микаэль с интонациями благоговения и гордости. – Огромный успех. Я просматривал рецензии лондонских и парижских газет. У нас все больше друзей в Европе.

– Сегодня поет Джейкоб Мвамбе, – сказала Мария. – Он вышел из госпиталя. Легкие его заживают. Я спросила: «Тебе не больно петь, Джейкоб? Пуля тебе не мешает?» Он ответил: «Пуля мне помогает».

– Мы не должны его больше пускать под пули, – произнес Чико. – Его голос – гордость Южной Африки. Его оружие – не автомат, а песни.

– Мария, ты сегодня такая красивая. – Микаэль приобнял ее, притянул к себе. – Похожа на артистку. Почему бы тебе не выступить с собственным номером?

– Мой номер – постоянное сидение в офисе. И ты это прекрасно знаешь. – Они засмеялись открыто, дружелюбно, соединенные общим опасным и грозным делом, общим долготерпением и ожиданием победы.

«Ошибка… Слава богу, ошибка…» – с облегчением думал Белосельцев, проходя вместе с ними в переполненное помещение кинотеатра.

Зал был полон, сумрачно освещен. Казался черным от множества лиц. Вспыхивал белками, вибрировал, гудел, шелестел, словно по рядам проходили высоковольтные жилы. Он сел в кресло рядом с Марией, пропустив Микаэля и Чико в глубину зала.

Люди в рядах были те, кто покинул родину, близкую, лежащую за соседней границей. Оттуда целились в них беспощадные жестокие силы, и все они, здесь собравшиеся, были в рубцах и ушибах. Та маленькая хрупкая женщина с девичьим бантом на платье – ее насиловали в полицейском участке, и она от пыток на время потеряла рассудок. Тот горняк с костылем – белый мастер в гневе толкнул его под вагонетку, и ему отхватило ногу. Седовласый, в светлом пиджаке адвокат – всю жизнь на судебных процессах защищал африканцев, пока сам не угодил в тюрьму, прошел сквозь застенки и пытки. Те студенты – покинули колледж, оставили на время науки, взялись за науку войны с ненавистным режимом. Тот измученный, с перевязанной рукой боец – был ранен в атаке, только что поднялся с одра. Они принесли в этот зал свое несчастье и ненависть. Сложили их вместе. Казалось, зал заминирован этим стиснутым воедино страданием. Поверни взрывмашинку, и ударит сокрушительный взрыв, разнесет оконечность континента.

Мария, вытянув гибкую шею, напряженная, была единой со всеми, он чувствовал ее соседство, как колеблемый огонь.

Зажглись прожекторы, словно брызнули лучи нетерпения из зала. Поднялся занавес. Началось представление.