Работа над ошибками - Андрей Буторин

Запах действительно напоминал тот, утренний, но он был очень слабым, не вызывая такого отвращения. К тому же, пахло чем-то еще, причем, отдаленно знакомым.

— Больницей что ли воняет… — пробормотал Ленька.

— Ну, йодом кажись! — согласно кивнул Валерка.

Между тем Колька ушел вперед, пока остальные старательно нюхали воздух. Его вопль заставил всех разом подпрыгнуть. Что там орал из-за густого, молодого ельничка Колька, они разобрали не сразу. Сначала всем троим послышалось, что друг выкрикивает слово «горе», только делал он это почему-то столь восторженно, что было совсем непонятно, как это можно так радостно горевать.

Первым догадался Валерка:

— Пацаны! Он море увидал!

И тут все трое одновременно ринулись вперед, напролом, через невысокие, тесно сгрудившиеся елочки, царапаясь об их колючие ветки и весело визжа при этом. Ельник кончился неожиданно, словно его что-то ровно-ровно перерезало. А дальше… Сначала ребятам показалось, что дальше — только небо, поскольку глянцевая светло-серая сфера отражалась и снизу, только внизу она была гораздо более темной и совсем даже не глянцевой, а напротив — рябой и шероховатой. Перед ними простиралось самое настоящее море!

Последним из ельника вылетел Ушастик и, не успев затормозить, по инерции полетел прямо в темную воду. Он истошно заверещал, но крик быстро прервался, поскольку волны тут же сомкнулись над Андрюхиной головой. Впрочем, Ушастик сразу вынырнул и принялся плеваться и кашлять.

— Тьфу! Соленая! — завопил он, только уже не испуганно, а восторженно. Нечаянное купание начинало ему нравиться.

— Красота! Красотища! — Андрюха лихо нырнул, а Ленька с Валеркой немедленно принялись стягивать с себя рубашки, намереваясь присоединиться к другу. Но Колька Пеструхин закричал вдруг сердито:

— Стойте, придурки! И ты вылазь, Ушастик! Вы че, совсем?! Это же — инопланетное море! А вдруг там чудища всякие, типа наших акул или спрутов?! Может, сама вода ядовитая!

Валерка и Ленька замерли, а Андрюха вновь завопил — теперь уже с ужасом в голосе и отчаянно замолотил по воде руками и ногами. Ему удалось подгрести к самому берегу, но встать ногами на дно никак не удавалось. Это обстоятельство привело Ушастика в полную панику. Он завизжал пуще прежнего, беспорядочно задергался, заметался и в итоге стал откровенно тонуть. Это выглядело столь нелепо в полуметре от суши, что друзья не сразу даже догадались придти Андрюхе на помощь. И только лишь Колька Пеструхин быстро лег на живот у самой кромки воды и, вытянув руку, сумел зацепить Ушастика за волосы, когда Андрюхина голова в очередной раз показалась из воды. Он подтянул друга до берега, но вытащить из воды не смог.

— Что стоите как истуканы?! — закричал он обалдевшим мальчишкам. — Помогите хоть!

Валерка с Ленькой наконец-то вышли из ступора и бросились вытаскивать на берег Ушастика. Втроем им это вполне удалось. Ушастик лежал под молоденькими елочками мокрый и бледный. Глаза его были закрыты.

— Он что, умер, да?! — прошептал Валерка, тоже вмиг побледневший.

— Точно, вода ядовитая! — ахнул Ленька.

— Ну, вы придурки! — покачал головой Колька. И, вспомнив кое-что из школьных уроков ОБЖ, попытался сделать Ушастику искусственное дыхание. После пары-тройки выдохов «рот — в рот», Андрюха отчаянно закашлял. Изо рта и носа его потекла вода, затем Андрюху вырвало — тоже почти одной водой, — и только после этого он раскрыл глаза. Увидев над собой испуганные лица друзей, он заплакал, тоненько завывая. Никто, однако, не засмеялся. Даже Ленька Карпухин воздержался на сей раз от непременных острот и подколок.

Наконец, Ушастик выплакался и сел, обхватив руками колени. Его мелко трясло — то ли от холода, то ли от пережитого страха, а скорее всего — от того и другого сразу.

— Т-там дна н-нету… — заикаясь, выдавил Ушастик, продолжая всхлипывать.

Ленька и Валерка синхронно повернули головы в сторону моря. В глазах читалось недоверие. Колька же Пеструхин неожиданно сказал:

— Так и должно быть.

Теперь головы с еще большим недоверием в глазах повернулись к нему. Даже Андрюха перестал шмыгать носом и тоже уставился на Кольку. Тот снисходительно хмыкнул и пояснил:

— Этот кусок моря тоже выдернут с какой-то планеты. Может, прямо из середины океана! Тогда здесь глубина — несколько километров.

Андрюху от этих слов затрясло еще больше. Он живо представил, какая бездна только что находилась прямо под ним. А ведь она, к тому же, могла быть и обитаемой!

— К-как вы д-думаете, т-там правда кто-н-нибудь живет? — задал вопрос Андрюха. Он спросил будто бы всех, но ясно было, что обратился он непосредственно к Кольке. Колькин авторитет за последние минуты вырос просто до недосягаемой высоты. Все это отчетливо осознавали, как, впрочем, и сам Колька. Еще пару недель назад он бы загордился этим так, что лопнул бы, наверное, как передутый воздушный шарик. Теперь же он принял это совершенно спокойно, как должное.

— Кто-нибудь должен жить. Жизнь вообще зародилась в океане, — сказал он, вспомнив уроки естествознания.

— А на берег оно не выползет? — спросил вдруг Валерка.

— Ага, оно уже выползло, — снова ожил и принялся острить в своей манере Ленька. — Сейчас выпрыгнет вон из тех кустов!

Машинально все глянули на кусты. И все хором заорали, причем громче всех — сам Ленька: из-за кустов показался некто с непропорционально большой головой, длинными руками и короткими ногами. Большие, раскосые глаза существа занимали, как показалось ребятам, пол-лица. В следующую секунду все четверо уже ломились напролом сквозь ельник.

Лекер устал думать. Потеряв тело, а вместе с ним и все органы чувств, ему не оставалось ничего другого, как думать, думать, думать… Вспоминать, размышлять, фантазировать, мечтать… Впрочем, о каких мечтах может идти речь? О чем можно мечтать, если ничего нет?! Совсем ничего! И, по-видимому, никогда уже не будет… А может — и не было?

Лекер устал. Он все же мечтал. Но мечтал об одной всего лишь вещи: перестать думать. Перестать мыслить. А существовать он и так уже перестал.

Мысли действительно стали удаляться от Лекера. Сначала он «увидел» их как бы со стороны — так «видел» Лекер раньше мысли других разумных существ. Затем они сбились в маленькое легкое облачко, перемешались, перепутались, а потом это облачко — и так, впрочем, невидимое — медленно растворилось в Пустоте, не оставив следа. Лекер перестал быть.

И вдруг — какой удар! Жестокий и подлый! Свет, боль, крик! Лекер не сразу понял, что кричит он сам — кричит не мысленно, а во весь голос, вибрируя готовыми лопнуть голосовыми связками! А эта боль! Никогда прежде он и представить себе не мог, как это больно — обретать свое тело! После долгого пребывания в невесомости тяжело и больно привыкать к обычной тяжести. Во сколько же крат больнее оказалось после пребывания нигде привыкать к собственному телу! И свет — обычный дневной свет, даже не солнечный — как же он резал и жег глаза!