Последнее звено - Виталий Каплан

– Ну, как ты? Оклемался чуток? Ходить-то можешь?

Надо же, какой я удостоен чести – сам Лукич в казарму явился. Типа проведать героя… медаль нацепить… или, наоборот, взыскание вынести за неточное выполнение приказа…

Десятник Костя стоял чуть позади и виновато улыбался, баюкая правой рукой забинтованную ладонь левой.

– Что лекарь сказал? – повернулся к нему Лукич.

– Жить будет, сказал, – негромко сообщил Костя. – Кости целы. По мозгам, конечно, ему сильно попало… Месяц, сказал, беречься надо… от учений пока воздержаться, разве что лук… а ни сабельного боя, ни кулачного не надо…

– Сам вижу, что не надо, – проворчал Лукич. – Ну, встать-то сможешь?

Я смог. Не так уж это и трудно оказалось, хотя перед глазами переливалось какое-то марево, не давало ни на чем сфокусировать взгляд.

– А степняков разбили? – Я сам удивился своему голосу. Будто сквозь тряпку какую-то доносится.

– Вчера еще, – вздохнул Лукич. – Вчера из Камышпыля рать подошла, как раз и встретила орду… Дальше-то уж все просто… Погнали назад. Через недельку-друтую надо ждать посланцев от Сагайды-батыра с данью извинительной…

– Это как? – не понял я.

– Ну, овец там, коней, собак пастушеских… ценятся эти собачки… многие бояре большие деньги за них дают. То есть как бы извиняется хан за набег. Злой дух попутал… Так принято.

– Принято нападать, а потом извиняться?

– Да, таков степной обычай. Виноват тот, кто слабее. Набежал, погнали тебя, получил по шее – значит, ты не прав, значит, извиняться надо. Вот если б он нас побил, если б до Камышпыля дошел и с добычей назад вернулся – тогда, конечно, извиняться не за что. Тогда он в своем праве…

Я сделал шаг, другой. Вроде бы тело слушается.

– А было так, что доходили?

– При мне нет, – пожал плечами Лукич. – А я тут, в «Белом клыке», уже пятнадцать лет сижу, а до того на Каме служил. В прошлом веке разве что было…

– Так чего же они? – Я замялся. Слово «мазохист» Лукич не понял бы. А как еще назвать гордых детей степи?

– Эх, Андрюха, молодой ты. Не понимаешь их законов. Они ж о линиях не заботятся. Они о чести пекутся. Что это за хан, если он на закат не ходил словен на пику брать? Такого хана засмеют, такого больше не выберут вести орду в настоящие войны против джуань-жужженей разных, против меркитов, хунцев… То же верно и для простых степняков. Если он в поход не сходил, за него в жены никого не отдадут, он мальчишкой считается…

О как! «В настоящие войны». Это, значит, ненастоящая? Такой, значит, степной спорт? Не вторжение, а одни лишь понты?

– Наших-то сколько легло? – глухо спросил я.

– Двадцать три человека, – виновато сказал Лукич. Был в этой картине какой-то сюр: комендант крепости отчитывается о потерях простому солдату. – Прошлым летом больше было…

– А Душан? – тут же вырвалось у меня.

– Жив Душан, и ни царапинки у него, – ответил за Лукича Костя. – А вот Авдюха пропал… Видать, уволокли его на аркане… если жив, может, степные выкуп за него дадут. А Каллистратика порубили насмерть, Явору ладонь правую отсекли, Фотька без глаза остался…

– Ты вот что, Андрюха, – сказал Лукич. – Если ходить можешь, то пойдем-ка… Там с тобой поговорить хотят…

Меня это известие не обрадовало. Более того, зябким холодком повеяло – плевать, что в казарме духота. Кто хочет со мной говорить? Ради кого начальник крепости лично побежит за контуженым солдатом? Интересно, Уголовный Приказ или Ученый Сыск?

Идти пришлось далеко – в кабинет Лукича, на третьем, верхнем этаже. Голова побаливала, слегка тошнило, но все это были семечки по сравнению с главным. С тем, что я пойман. Мышеловка мягонько, без лишнего лязга захлопнулась.

– Вот, – суетливо сказал Лукич. – Это он и есть, тот самый боец Андрюха.

– Ну, здравствуй, Андрей, – поднялся мне навстречу высокий темноволосый мужчина. На вид ему было примерно тридцать, и не было на нем ни синего приказного кафтана, ни лазоревого сыскного балахона. Одежда не изысканная, но добротная, у пояса – ни сабли, ни кинжала, и из всех знаков отличия – только охватывающая лоб узкая лиловая повязка. Знать бы еще, кому такие положены…

Он подошел вплотную, протянул ладонь – и я растерянно ее пожал. Рука у незнакомца оказалась крепкой.

– Меня зовут Арсений Евтихиевич, – представился он. – Но можно и просто Арсений. Не такой уж я и старый.

– Я отойду, – вклинился Лукич, – у меня дел по горло. Такую ораву разместить… и со степи торговцы подъехали уже за рабами… Вы уж сами, без меня.

И немедленно вышел.

– Да ты садись, Андрей, чего мнешься? – подавая пример, таинственный собеседник плюхнулся задом на скамью. – Давай для начала я о себе пару слов скажу, а то ты, по-моему, глядишь на меня как на ожившего мертвеца. Шутка.

– На мертвеца вы не очень похожи, – вежливо заметил я.

– А вот мои ученики думают иначе, – чуть изогнул он губы. – Придумали мне кличку Упырь и полагают, что я не знаю… Итак, зовут меня Арсений Евтихиевич Фролов, я заведую кафедрой прикладной линиединамики в александропольской панэписте. А поскольку наши разработки используются в войсках Круга, то вот мне приходится периодически ездить и проверять, как оно работает…

Вот ведь блин! Доцент Фролов! Ну, приплыли! Чего угодно я ожидал – допроса, пыток, заточения, – только не встречи с человеком науки. Пускай и здешней. Так и Фролов этот не какой-нибудь доцент, а бери выше – целый завкафедрой. Подумать только – Фролов! Да, судьба умеет шутить. Сперва подсунула мне Толяна с лицом юного Коляна, теперь вот – университетского препода с той же фамилией.

– Александрополь – это где? – ляпнул я просто чтобы не молчать.

– Это на севере, – не моргнув глазом ответил Фролов. – Значительно севернее Кучеполя. Может, приходилось слышать такое название – Ладожское озеро? Ну вот, на берегу этого озера наш город и располагается. Основан восемьсот лет назад новгородским князем Александром.

Он говорил – точно лекцию читал. Знакомая, ох знакомая интонация… Интересно, а этот – берет конвертики? Или ему гривны в мешочках носят?

– Понятно, – кивнул я. – Наука, все такое, линии, Учение. Мне господин мой Дмитрий Георгиевич про Учение рассказывал. Мол, ученые – это люди почтенные, без них мы бы линию свою не ведали…

Я специально строил дурачка… вернее, не дурачка, а бывшего холопа, поднаторевшего в скобяной торговле и только по глупой случайности попавшего в армию. Не хотелось мне что-то ни в преждепамятной хворобе сознаваться, ни в беседах с Буней за сбитеньком. Мало ли… Где наука, там, может, и Ученый Сыск шарится.

– Да-да, – с интересом глядя на меня, отозвался Фролов. – Почтенный Амвросий Лукич мне уже рассказал основные вехи твоей биографии.