Последнее звено - Виталий Каплан

– На самом деле идея довольно простая, – говорил Арсений. – Я тебе уже разъяснял элементарные основы Учения, так что должен понять. Вот есть народ, так?

– Ну, есть, – согласился я, глядя, как расплывается в жаркой дымке линия горизонта, незаметно сливаясь с поблекшей синевой. Неделю уже такой ритм – день в пограничной крепости, потом недолгое путешествие до следующей… Попеременно – то степь, то такие уже привычные мне казармы, площадки для учебного боя, сараи с техникой. Звучары, потравни, мороканки… Странные достижения местной науки… которая здесь, похоже, двинулась совсем иным путем, чем наша. Конечно, здешние прибамбасы по эффективности не могли и сравниться с какой-нибудь заурядной установкой «Град», но ведь и масштабы кровищи тут несоизмеримо меньше. Может, как раз потому и меньше…

– А у народа есть линия. Совокупная сумма частных линий. Колебания народной линии влияют на колебания частных, и наоборот. Но вот представь – висит толстый канат. К нему привязаны тоненькие веревочки. Дернешь за канат – веревочки тут же затрясутся. А вот если за маленькую веревочку дернуть, по канату пройдет едва заметное колебание. Вроде все просто, согласен?

– Ну, просто, – кивнул я. Думалось на самом деле о другом. О чувстве юмора, которое, несомненно, есть у судьбы. Вот уж как предчувствовал Душан свою скорую гибель, тайну мне раскрыл – а его и краешком не зацепило. Глядишь, он так и все оставшиеся семь лет срока – свежим огурчиком. Вернется к себе в Крым, достанет нетронутую захоронку. На фига она мне? И все эти семь лет, наверное, будет страшно жалеть о том, что разоткровенничался со мной. Что же до меня, то здесь юмор еще тоньше. С одной стороны, предложение господина Фролова – оно из тех, от которых не отказываются. Вкуснейшее предложение. С другой стороны – рвется контакт с Душаном, я лишаюсь живого учебного пособия «Лазня для чайников». И когда доберусь до заветного островка – фиг знает, чем окончится путешествие по дыре. Все равно как в Зону ходить без сталкера – вспомнил я старый фильм.

– А на самом деле все очень непросто, – продолжал лекцию Фролов. – Не забывай, что закон Равновесия действует не на отдельном отрезке… Равновесие народной линии распределено по всему времени существования народа. Но это распределение неравномерное. И значит, кажущееся нарушение будет потом снято мелкими, но продолжительными изменениями.

– Что-то сложновато… – заметил я.

– А линиединамика вообще штука сложная, – иронически прищурился Арсений. – Тогда попробую на пальцах. Вот мой пример с толстым канатом и тонкими веревками. Что нужно сделать, чтобы канат сильно прогнулся, причем не где-нибудь, а в нужной точке? Очень сильно потянуть за одну из веревок, да? – слово «очень» он выделил голосом. – Но тоненькая веревочка просто порвется, если ее дергать со всей дури. Казалось бы, выхода нет. Так?

– Ну, вроде нет, – признал я.

– А на самом деле есть! Дело в том, что и по толстому канату, и по свисающим веревочкам пробегают очень слабенькие и очень быстрые колебания. Такие быстрые, что мы их не замечаем глазом. Мгновенные крошечные подъемы сменяются такими же мгновенными падениями, друг друга уравновешивают, нам кажется, будто линия идеально ровная. Так вот… есть способы… Можно воспользоваться этими тончайшими колебаниями, чтобы сильно раскачать канат. Мы дергаем за тоненькую веревочку в точно выверенном ритме… ее мельчайшие колебания передаются канату, влияют на его мельчайшие… происходит перераспределение… плюсы складываются с плюсами, а минусы с минусами… причем не одновременно. И готово, большой канат резко пошел вниз. Именно там, где нам нужно. А потом плавно пойдет вверх. Там, где нам уже все равно.

– А что же все-таки получилось с ордой степняков? – забрезжило у меня какое-то смутное понимание. – Про канаты и веревки понятно, а тут какая связь?

– Степняки – народы малые, у них одно кочевье – это один народ. Поэтому когда все племя, вся орда выходит в набег, то перед нами, если вспомнить мой пример, весь канат, а не малая его часть. Значит, воздействуя на одну веревочку – на взятого в плен степняка, можно воздействовать на все кочевье. Мы чего добиваемся? Чтобы орду постигли всяческие неудачи, неприятности… Какие именно, мы заранее знать не можем, но можем оценить степень этих неприятностей. Их вес. И вот мы берем одного кочевника. Обязательно живого и здорового. Совершаем над ним очень сложные действия… то есть тот самый ритуал связывания. Первая часть ритуала – возбудить в его линии тончайшие колебания удачи и беды, настроить их нужным образом. Это передается по его линии в канат, в линию кочевья. Связь установлена, мы теперь можем менять тонкие колебания каната. Второе, что делаем, – это подвергаем нашего пленника разным неприятным ощущениям… но так, чтобы он все время пребывал в ясном сознании, это обязательно нужно. Его внутреннее переживание беды, несчастья передается кочевью… И со стороны это выглядит так, будто от степняков отвернулась удача.

– Так вы что, пытаете пленных? – вытаращился я на Фролова.

– Можно сказать и так, – Арсений был невозмутим. – Строго говоря, пытка – это когда вытягивают сведения, а нам это не нужно. Однако сходство есть. Стараемся, конечно, без зверолюдства… без вреда для здоровья… Тут ведь не сила боли важна, а какие чувства она в душе порождает. Есть такие мастера, которые человека в отчаянье вгоняют, вообще к его телу не прикасаясь. Но это редкость, это, например, в столичном управлении Ученого Сыска… А в порубежных крепостях все по-простому.

– Но это же подло! – вырвалось у меня.

– Почему? – с живым интересом осведомился завкафедрой. – Разве не лучше пострадать одному человеку? Иначе сотни, тысячи смертей. Тем более человека никто не убивает и не калечит. Отпускают его потом. Вот смотри, твой бывший начальник Амвросий Лукич совершил этот ритуал… и орда была легко остановлена. А не пойди он на такую, как ты выражаешься, подлость? Что тогда? Степняки прорываются в населенные земли, жгут деревни, насилуют девушек, режут горло старикам, утоняют в рабство детей… А потом их настигают наши войска… и начинается кровавая сеча… Наших бойцов гибнет изрядно, а они – они не возвращаются вовсе… Тебе нравится такой вариант?

Вариант мне, ясное дело, не нравился. Но ритуальные пытки не нравились ничуть не меньше. Была тут какая-то изощренная гнусь. Какая-то насмешка… что-то лыбинское лыбилось на меня из этих слов – ритуал связывания.

Лукич… Ведь по всему видно – добрый человек. Пусть это слово здесь не в ходу, пусть они тут все оценивают по крутизне линий – но ведь тут есть добрые люди. По внутренней сути добрые. Это ж чувствуется… какими-то… фибрами, что ли? Жабрами? Боярин Волков… Буня… Лукич… тихий парнишка Авдий, с которым мы перекинулись всего-то парой слов…

И вот добрый Лукич что-то такое делал со степняком. Тот, растянутый веревками, лежал на полу… или стоял, привязанный к столбу… а добрый Лукич…

С Лукичом мы тогда так и не попрощались. Вообще ни с кем – ни с Душаном, ни с Костей, ни с остальными. Арсений Евтихиевич сказал: пора ехать. Времени нет. До заката ему надо быть в крепости «Старый когоч», это верст двадцать. Так что или сейчас, без прощаний, сборов и разговоров, – или вкусный шанс уплывает навсегда. Наверное, таким же голосом Упырь говорит студентам: или вы, юноша, являетесь на пересдачу двадцать третьего, в час дня, – или не пересдаете никому и никогда. И в глазах не просто льдинки – целые айсберги.