Машина страха - Антон Чиж

Наверняка великий ум недостаточно проникся блестящим сумасшествием Погорельского, в которое Лебедев невольно поверил. И незаметно влюбился в идею электрофотографии. Как обычно происходит с безумными идеями.

– Галилею тоже не верили! Вот такие же инквизиторы, как вы, – заявил он, собирая снимки. – Вам бы только логикой душить и психологикой мучить… Ничего святого… Один голый цинизм… Иртемьев ваш пропавший объявился?

Ванзаров показал головой.

– Аполлон Григорьевич, позвольте задать странный вопрос?

Когда его друг говорит такое, уже не знаешь, к чему готовиться. Лебедев приготовился к худшему. И вытащил из нижней секции лабораторного стола склянку «Слезы жандарма». На всякий случай…

– Ну, сразите меня…

– Чего вы боитесь?

Вопрос оказался настолько неожиданным, насколько и простым.

– Боюсь дожить до старости, когда буду сидеть немощный, пускать слюни, а хорошенькая актриска станет кормить меня с ложечки кашкой… А вы чего боитесь, бесстрашный друг мой?

– Я боюсь ошибиться, – ответил Ванзаров. – И сломать чью-то жизнь…

Лебедев не заметил тени иронии или шалости. Друг его был непривычно серьезен.

– Полагаю, страх напрасный, – как можно мягче сказал он. – Это вам не грозит, да…

– В нынешнем деле я впервые боюсь ошибиться… Сильно ошибиться.

Аполлон Григорьевич прикинул: не пора ли разливать из склянки? И понял: время «Слезы жандарма» еще не пришло.

– Не узнаю вас, друг мой. Откуда робость? Уж не влюбились ли вы?

Сжав склянку, Ванзаров покрутил ее. Бесценную жидкость прорезал водоворот.

– Очевидное выглядит невероятным, а невероятное – очевидным, – сказал он, возвращая на место емкость.

– Не знаете, как пришить двух горничных с кухаркой к самоубийству Сверчкова? – спросил Лебедев, отодвигая склянку от греха подальше.

– Вот вам логическая цепочка. – Ванзаров открыл спичечный коробок и принялся выкладывать спички в ряд. – Серафима Иртемьева боялась сердечного приступа и умерла от него… Месье Калиосто боялся провала и провалился с треском… Сверчков боялся оружия и застрелился… Кухарка Лукерья боялась замерзнуть и легла спать на льду… Курочкин, который всегда боялся заснуть на посту, дремлет и ничего не видит… Нотариус Клокоцкий боится, только не признается…

– Каждый из нас чего-то боится в этом бренном мире, – изрек Лебедев и остался доволен собой.

– Иртемьев фотографировал страх на лицах девушек, включая горничную и кухарку, – слабо замечая окружающее, продолжил Ванзаров. – До этого ходил в мертвецкую Максимилиановской лечебницы, чтобы что-то делать над телами недавно умерших…

Вот тут криминалист насторожился.

– Что именно он делал?

– Полагаю, фотографировал последний и самый сильный страх… Страх смерти. Нам с вами предстоит когда-нибудь его узнать. Умирающий, вероятно, боится смерти…

Аполлон Григорьевич, хоть и не был суеверен, на всякий случай плюнул через левое плечо. Благо Ванзаров ничего не замечал, а лабораторный стол и не такое сносил.

– А горничные просто боялись Иртемьева и потому требовали с него денег, – сказал он.

Ванзаров взглянул уже осмысленным взглядом. Мыслительные тропинки закончились.

– Чем кончился опыт Погорельского по фотографированию мыслей?

Лебедев только рукой махнул.

– Полная чушь… А вот электрофотография руки кажется перспективной идеей…

– Иртемьев, как верный ученик доктора Барадюка, на этот счет был иного мнения… Он хотел идти вперед. Говорят, изобрел некий прибор, который нужно было испытывать… Понимаете, Аполлон Григорьевич?

Понимал криминалист только то, что можно потрогать, вскрыть, пощупать или получить в виде осадка химической реакции. В чем он честно признался. И потребовал разъяснений. Ванзаров отмалчивался, разглядывая фотографии.

– Вы правы, электрофотография очень перспективный метод, – вдруг сказал он. – Искры преступления… Искры страха…

– Друг мой, вы прозрели? Предлагаю это отметить! – И Лебедев потянулся за «Слезой жандарма».

Но его остановили. Ванзаров попросил показать щепы, которые были найдены в фартуке Лукерьи. Зная, что спорить бесполезно, а легче отделаться, Аполлон Григорьевич пошарил в столе и добыл конверт, в котором хранилась находка. Ванзаров высыпал на ладонь четыре гладко оструганных обломка деревянных палочек.

– Разве это щепа?

– Ну, кухонный мусор, – ответил Лебедев, которому не терпелось заняться «Слезой». – Мало ли что в карман фартука попадет…

Ванзаров не мог поверить, что гений криминалистики проявил подобную легкомысленность. Да он и сам хорош: не проверил.

– Аполлон Григорьевич, это палочки для игры в бирюльки…[27]

Угадывая, что совершил ошибку, Аполлон Григорьевич занял глухую оборону:

– Дело ясное: кухарка резалась в бирюльки с горничными. Иртемьеву не понравился игорный притон, он всех укокошил… Чего тут размышлять…

– Возможно, вы правы, – согласился Ванзаров, лишая друга возможности поспорить и засовывая обломки в конверт. – У вас найдется сильный оптический прибор?

– Телескоп годится? – спросил Лебедев.

– Насколько велик?

– Луна – как на ладони.

– На извозчике довезете?

– Рановато еще кормить меня с ложечки… Так донесу. – И криминалист хлопнул себя по плечу. На котором, бывало, сиживала парочка актрисок. – На что смотрим?

– Сегодня вечером в доме Иртемьева будет спиритический сеанс. Шторы оставлю открытыми. Вам оставлено место в партере с чудесным видом. – И Ванзаров подмигнул.

Лебедев не мог понять: над ним изящно шутят или на самом деле не смогут без него обойтись? Без «Слезы жандарма» было не разобраться.

Дворник оказался рукастым. Ловко справился со старым замком, вставил новый, заделал следы взлома и подработал, чтобы мягко открывался. За честные труды Ванзаров не пожалел трешку, хотя и последнюю. Аким готов был починить, что требуется, но Ванзаров пока не планировал ломать двери. В этом доме, во всяком случае.

Отпустив дворника, он зашел на кухню и проверил содержимое сундука. В хозяйском доме Лукерья не боялась воровства, сундук не запирала. В нем нашелся нехитрый скарб девушки, экономящей копейку и собирающей на приданое: пара неношеных платьев, новая скатерть, постельное белье с кружевами и плетеный поясок с яркими узорами, какой крестьянки надевают по большим праздникам. Тут же хранилась фотокарточка ненаглядного Николая, завернутая в чистую тряпицу. Из ценностей сундук прятал коралловые бусы и плошку с бирюльками. Палочек в игровом наборе было много.