Заблудившаяся муза - Валерия Вербинина

– Вот как? У вас есть на него что-нибудь? Серьезные доказательства, которые вы можете предъявить присяжным? Ну же, Александр Богданович!

– У меня ничего нет, – мрачно признался чиновник. – Мне поступил недвусмысленный приказ завершить следствие. А еще мне намекнули на то, что во Владивостоке тоже очень нужны толковые полицейские, и я могу туда отправиться, если не стану подчиняться.

Некоторое время все молчали, прислушиваясь к доносящейся сверху музыке.

– Не могу поверить, что он останется безнаказанным, – подавленно признался Гиацинт. – Как мой отец, который…

Он оборвал себя и страдальчески поморщился.

– Я думал, ваш отец в психиатрической больнице, – удивился Зимородков.

– Да, но мама давно в земле, а он жив, здоров и по-прежнему ест и пьет за двоих… Это несправедливо.

Так как Амалия не была сейчас в настроении дискутировать по поводу справедливости (и, кроме того, понимала, что ничего нового она все равно сказать не сможет), она поднялась с места, подошла к комоду и извлекла оттуда небольшую книгу.

– Кстати, Гиацинт Христофорович… Это вам. Небольшой подарок, если угодно…

Леденцов посмотрел на хозяйку дома, на книгу и взял том в руки. Это был роман, изданный лет тридцать тому назад – «История храброго рыцаря Гиацинта, который объездил весь свет, борясь со злодеями, и о том, как он взял в жены чужеземную принцессу». Титул уверял, что книга является переводом с итальянского, но, как заметила Амалия, роман, судя по стилю и оборотам, сочинил какой-то отечественный автор, согласившийся на иностранный псевдоним для того, чтобы его творение лучше расходилось.

– А я и забыл, что он был рыцарь, – вздохнул Гиацинт. – Я так давно не видел эту книгу – по правде говоря, даже не думал, что сумею ее отыскать… – Его щеки порозовели, он прижал книгу к груди. – Благодарю вас, сударыня.

И все трое отправились в музыкальную комнату слушать Чигринского, по молчаливому уговору решив больше не упоминать о делах.

– Там, где замок феи превращается в место заточения принца, нам понадобится сложная декорация, – говорил поэт. – Я уже попросил, чтобы из Москвы вызвали Вальца.

– А? – рассеянно спросил Чигринский. – Кто такой Вальц?

– Карл Федорович – лучший мастер по декорациям и сложным эффектам, – объяснил Нередин. – Вот он и займется ими в нашем балете.

– «Наш балет», до чего я дожил! – гремел Чигринский, подбирая на рояле мелодию. – Нет, не то… Вот, послушай… Понимаешь, что это такое? Я отыскал настоящие танцы того времени, средневековую музыку, чтобы стилизовать под нее некоторые мелодии – не весь балет, конечно, потому что искусство ушло с тех пор далеко вперед, но кое-где… тонкие штришки, понимаешь… И хотя ни один баран… простите, госпожа баронесса… ни один человек в публике не поймет, что я имел в виду… кто-нибудь когда-нибудь почувствует, что я хотел сказать…

– Нам кажется, что Средневековье было грубым временем, а ведь тогда делали очень тонкие вещи, – заметил поэт. – К примеру, в музее Клюни я видел золотую розу…

– Ну и что? Золотая роза не пахнет, – фыркнул Чигринский. – Чепуха какая-то…

– Вот и я подумал об этом. Я хочу сделать золотую розу символом феи, а настоящая будет символом невесты принца…

– И опять будешь переписывать либретто?

– Почему бы и нет? Ты все равно и половину музыки не написал…

– Думаешь, это так просто? Золотая роза… роза… черт знает что такое! Амалия Константиновна, вы любите розы?

– Ничего против них не имею, – с улыбкой ответила молодая женщина.

– Думаю, публика будет в восторге, – сдался композитор. – Вообще «Золотая роза» – неплохое название для балета, – и Дмитрий Иванович сыграл нечто бурное и стремительное, из-за чего зрителям неожиданно стало казаться, что у него не две руки, как у всех людей, а четыре, если вообще не шесть.

– Постой, а ты не хочешь спросить мнение Лидии Малиновской насчет названия? – спросил Нередин.

– А при чем тут Лидия? – искренне удивился Чигринский. – Ее дело танцевать, па-де-де, элевация[13], а что уж я там придумаю, ее не касается…

Алексей отлично знал, что именно Лидия будет считать, что ее все касается, от первого такта партитуры до фасона костюма и выбора партнеров, но не стал возражать, по опыту зная, что это совершенно бесполезно.

…Когда поздно вечером Гиацинт Леденцов в одиночестве возвращался домой, он чувствовал себя так, словно только что побывал в совершенно другом мире – даже не на луне, а на далекой, далекой планете, где царила музыка, безудержная фантазия, полет вдохновения, и где люди жили совсем другими интересами. Он больше не удивлялся, почему Амалия сразу же, даже не вникая хорошенько в обстоятельства дела, взяла Чигринского под свою защиту – конечно, она поняла, что он и был тот самый человек с другой планеты, который только притворяется, что ест, пьет и считает деньги, как все люди, но на самом-то деле жизнь его состоит совсем из другого, и никогда не пойдет он ни на какое преступление – потому что на его планете подобное попросту невозможно. И Гиацинт был благодарен нескладному, некрасивому композитору за то, что благодаря ему хоть на несколько часов перенесся на его планету музыки и фантазии. Ибо сыщик Леденцов отлично понимал, что сам-то он создан совершенно для другой жизни, а в мире Чигринского может быть только редким гостем – не более того.

На лестнице Гиацинт встретил квартирную хозяйку, которая сказала, что его дожидается какой-то гвардеец, и Леденцов почувствовал, что его мир вновь вступает в свои права.

– Он сказал, что его зовут Владимир Павлов, – добавила хозяйка.

«Что ему надо?» – подумал сыщик, нахохлившись.

Взволнованный корнет поднялся со стула ему навстречу.

– Простите, что позволил себе вас побеспокоить… Я прочитал в газете… – Он достал из кармана скомканный сероватый лист. – Они пишут, что капитан Печенкин был главарем шайки, которая занималась грабежами и убийствами…

– Нет, – внезапно разозлившись, выпалил Леденцов. – Главарем был вовсе не Печенкин.

И, все еще сердясь из-за того, что ему перебили послевкусие того чудесного мира, в который он погрузился в комнате с зеленым роялем, он объяснил корнету всю подоплеку дела.

– Этого не может быть… – пробормотал молодой человек. – Господин Курагин… светский человек… из прекрасной семьи! А капитан Печенкин – отставной военный… Он не мог убивать беззащитных людей!

Гиацинт пожал плечами. Внезапно ему все надоело – и его работа, и дело, которое удалось раскрыть лишь наполовину, и этот слабовольный простофиля, пользовавшийся милостями Ольги и состоявший у нее на содержании, который теперь беспомощно хлопал глазами и ждал от него каких-то объяснений.

– Можете не верить, дело ваше, – холодно сказал Леденцов. – Но именно Алексей Михайлович Печенкин убил вашу знакомую, а приказал ему наверняка господин Курагин. Только нам никогда этого не доказать, потому что он слишком хорошо знает законы и умеет заметать следы.