Круче не бывает - Владимир Колычев

– Выйди, узнаешь!

– Некогда мне!

– Некогда ему! – одной рукой всплеснула женщина. И глянув на Шульгина, саркастически усмехнулась: – Некогда ему! Весь день в носу ковыряется! Очень занятой!.. Ну, очень занятой! – гораздо более громко и в дразнящей манере повторила она. – Это ж такое важное занятие, в носу ковыряться! Нет чтобы с ребенком погулять! Нет чтобы в магазин сходить… Ах, да, в магазин сходить – это ж деньги нужны. А из носа много денег не выковыряешь!..

Из комнаты в душный и захламленный коридор вышел среднего роста упитанный мужчина около сорока лет. Красная плешь под жидкими, как будто пыльными волосами, синеватые мешки под глазами, как признак почечной недостаточности, щетина на вислых щеках и двойном подбородке. На гостей он смотрел с высокомерным недовольством вельможного патриция, волей судеб снизошедшего до общения с грязным плебсом.

– Прошу! – Скривив губы, он рукой показал в сторону комнаты, из которой только что вышел.

Только вот жена его или сожительница не очень-то хотела признавать в нем высокопоставленную особу и чуть ли не взашей вытолкала его за порог.

– В подъезде поговоришь! А я хотя бы проветрю твою берлогу!

– Не берлогу, а мастерскую! – недовольно бросил он через плечо.

– Давай, давай! – с пренебрежением махнула на него женщина и захлопнула дверь.

– Ну что за человек! – хлопнул себя по жирной ляжке мужчина.

– Вильям Андреевич?

– Допустим.

– Вы художник? – спросил Шульгин.

Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы строить такие предположения. На руках следы масляной краски, на трикотажных штанах с оттянутыми коленками – такие же разноцветные мазки. К тому же он назвал свою комнату мастерской. А судя по тому, как относилась к нему его женщина, художником он был, скорее всего, неудачливым.

– Откуда вы знаете? Вы видели мои работы на выставке? – В его глазах заиграли честолюбивые огоньки.

– Ну, не совсем… Нам говорил о вашем таланте Егор Сошников.

– Сошников?.. Он откуда знает?

– Я так думаю, вы показывали ему свои работы, когда служили в армии.

– Не показывал я ему еще свои работы. Я тогда еще не писал…

– Как не занимались?

– Да я понимаю, художники должны стремиться к творчеству с детства. Сначала художественная школа, затем академия, все такое прочее, – с одержимостью во взгляде зачастил Крыжов. – Но что делать, когда тяга к искусству просыпается в зрелом возрасте? Даже не столько тяга к искусству, сколько стремление к совершенству. Что, если твой внутренний мир пронзила молния озарения! Что, если ты увидел спираль, которая пронзает и скручивает наше мироздание, толкая его вперед, в прошлое, и возвращая обратно, в будущее…

– Возвращая в прошлое, – неосторожно поправил Шульгин.

– Нет! – Крыжов так резко ткнул пальцем в потолок, что у Романова едва не сработал боевой рефлекс.

Рука мужчины могла оказаться в захвате, а сам он – на грязном пыльном полу.

– Возвращая в будущее! Это особенная спираль, которую видит мое богатое внутреннее воображение. Где, по-вашему, находится сейчас великий гений Леонардо да Винчи? В прошлом? – с безумными глазами смотрел на Шульгина Крыжов. – Нет, он в будущем! Будущее – это я!..

– А Сошников у вас где, в прошлом или в будущем?

– Сошников?! – пренебрежительно скривился Крыжов. – А кто такой Сошников? Мелкая песчинка в море вселенной! Вот я!..

– Я смотрю, вы не напрягаете память, говоря о Сошникове, – снова перебил его Шульгин. – Когда он у вас был?

– Кто был у меня, Егор Сошников?.. Нет, не был он у меня…

– А кто был? Кто про него спрашивал?

– Майор из ФСБ.

– Этот? – Илья показал фотографию Павельева.

– Да.

– Когда приходил?

– Вчера…

– Что именно спрашивал про Сошникова?

– Интересовался, когда я его в последний раз видел.

– А когда вы его в последний раз видели?

– Да какая разница? Вы лучше послушайте про мою Великую Спираль! Поверьте, вам сразу станет неинтересной вся эта суета сует!

– Мы обязательно послушаем про вашу спираль, надо будет, посмотрим на нее…

– Ну, вам долго придется ждать! – самодовольно проговорил Крыжов. – Пока картина не написана, ее никто не сможет увидеть. А написана она будет не скоро. Вечность, знаете ли, не терпит суеты!..

– Вы нас, конечно, извините за нашу лапотность, но мы этой суетой живем. Потому что в этой суете людей убивают, насилуют, грабят… Мы же не просто так вас про Сошникова спрашиваем. Убили его.

– Как убили? – опешил Крыжов.

На какое-то мгновение сожаление об армейском друге затмило высокохудожественную гордыню, что мутила его богатое, но больное воображение.

– А разве майор из ФСБ вам этого не сказал?

– Да нет, не говорил. Просто расспрашивал про него…

– Так все-таки, когда вы Егора в последний раз видели?

– Давно это было. В девяносто седьмом году. Осенью. Он пришел ко мне, улыбался, как дурачок, сказал, что Москву приехал покорять, просил приютить…

– Вы его приютили?

– Ну, я не мог. У меня мама больная была, к постели прикованная.

– И что, вы прогнали Егора?

– Почему прогнал? Я что, не человек?.. Радости, конечно, не было. Он меня другом называл, а какой я ему друг? Я даже адреса ему своего не оставлял. Я его спросил, как он адрес мой узнал, а он сказал, что на конверте прочитал и запомнил. Я в санчасти лежал, а мне письмо из дома пришло, Егор его передал… В общем, не дружили мы с ним. Поэтому я очень удивился, когда он ко мне приехал. Я бы выгнал его, но у меня друг был, Костя Углов, он тогда на даче жил, что в районе Антиповки. Я его туда отвез. Костя тогда в загуле был, он Егору даже обрадовался, у себя оставил. Там еще пацаны были…

– Кто?

– Ну, Федя Голомозов с ним был. И еще кто-то…

– А как найти этого Углова, вы знаете?

– Это к его родителям надо ехать. Они вам покажут место на кладбище.

– Он умер?

– На машине Костя разбился. Еще в нулевых.

– Жаль. А дача его где? – спросил Романов.

Там спрятаны бриллианты или нет, но чутье подсказывало, что с Павельевым они пересекутся именно в этом месте.

– Я же говорю, в районе Антиповки. Дачный кооператив «Гидротех», участок… Блин, забыл участок! – Крыжов шлепнул себя ладонью по лбу. – Раньше выстреливал, а сейчас забыл. Вот, что возраст с человеком делает!

– Ничего, спираль свою нарисуете, и вперед, в прошлое, – усмехнулся Илья.