Дверной проем для бабочки - Владимир Гржонко

Мир снова начал расслаиваться. Всё, что он только что испытал в тёмной комнате, мучительно не совпадало с тем, что он видел сейчас в светлой безмятежной кухне. И это несоответствие разрывало его, растаскивало напополам. Внезапно, без всякого напряжения, он вспомнил гадкую физиономию бездомного и сообразил, кто так недавно говорил ему о сосуде и свете… И захотел оказаться там, в темноте и пустоте, чтобы потребовать… попросить… Кого? О чём? Но по-прежнему видел перед собой только доброе смущённое лицо Леди, зачем-то вытирающей руки белым кухонным полотенцем.

— Он ведь, мерзавец, зашёл сегодня ко мне сюда. — Леди оставила полотенце в покое и теперь тщательно обводила толстым пальцем нарисованные на кружке сердечки. — Говорит, спроси хозяев про работу, ну, может, по дому чего делать. Я, говорит, буду внизу ждать, у подъезда. Всё равно идти некуда. Только к дружкам. Ну я и сказала, что пусть ждёт, спрошу, когда получится. А день сегодня сумасшедший, вот я и решила, что у мисс спрашивать не с руки… Да и не она теперь решает, правда? А он там ждёт… Так, может, вы, мистер МоцЦарт, чего скажете? Вы же всё можете, я ведь знаю. Зачем брату кого-то убивать, верно? Он вам может пригодиться, я думаю…

Билли неопределенно кивнул, чувствуя, что говорить с Леди о её брате у него сейчас нет сил, и торопливо вышел из кухни. В коридоре он замешкался, почему-то скрипнул зубами и, неожиданно для самого себя изо всех сил захлопнул тяжёлую дверь в столовую.

— Что это вы там?! Ударились в потемках?! — Билли показалось, что заботливый голос Леди прозвучал прямо над ухом. Не раздумывая больше ни секунды, Билли бросился наверх, в спальню.

— Злой он, брат, после тюрьмы. Он и раньше-то был злой… Боюсь, всё-таки убьёт кого-нибудь, поганец! Я вам честно скажу, мистер МоцЦарт, только вы и можете с ним справится. — Голос Леди как будто следовал за Билли по пятам. — А мне-то самой ничего и не нужно, не то что всем этим иностранцам… Я как узнала, кто вы теперь есть, так сразу про брата и подумала. Ну так как же, мистер МоцЦарт?

Понимая, что от этого густого и просящего голоса ему так легко не убежать, Билли шагнул к окну, но сразу сообразил, что свет в коридоре погашен, что дверь в тот теплый заоконный мир ему больше уже не увидеть. Но зато он увидел другое — и содрогнулся: в темноте за стеклом качались сотни и сотни уходящих в небо канатов. На каждом из них — кто повыше, кто чуть ниже — висели человечки! Билли присмотрелся повнимательнее, и ему показалось, что он узнал в одном из этих человечков Харона. Было похоже, что тот подавал другим какие-то знаки, как будто одной рукой дирижировал симфоническим оркестром. Через секунду человечек, которого Билли назвал про себя Хароном, улыбнулся и резко взмахнул рукой. По его команде все остальные выпустили свои канаты и рухнули вниз. Сам Харон задержался ещё на секунду — только для того, чтобы показать Билли язык, — и тоже исчез…

Билли перевёл дыхание. Сотни, может быть тысячи людей на его глазах упали и разбились. Была ли в этом его вина? Почему-то никакой жалости к этим людям он не испытывал. Чтобы сохранить рассудок, Билли всё пытался уверить себя: всё произошло так, как и должно было произойти… После того как Билли увидел рассыпающееся в прах тело Матильды, он не ставил под сомнение только свое собственное существование. Он ещё раз глубоко вздохнул и только тогда увидел, что один-единственный канат — тот, который был ближе всего к его окну, — не опустел, что на нем всё ещё извивается человек, подавая умоляющие знаки. Билли сразу узнал этого человека. Это был тот самый мексиканец, который словно преследовал его весь этот долгий день. Так вот где он теперь! Билли понял, что совсем не утратил способность чувствовать! Все упали, да, но этот остался. И его нужно немедленно спасти! Потому что если упали все, то, значит, так надо. Но если хоть один зачем-то остался… Билли заметался по комнате, просто не представляя себе, как открывается это тяжёлое огромное окно, и с ужасом догадываясь, что без посторонней помощи ему не обойтись. А силы у вцепившегося в покачивающийся канат мексиканца, похоже, были на исходе! Боль и страх, казалось, без труда проникали в спальню через толстое стекло, и Билли чувствовал, что сердце его сжимается от пронзительной жалости. Он выбежал из спальни, ещё не понимая, куда и зачем направляется. Он ухватился за сочувствие к этому человеку почти так же судорожно, как тот цеплялся за свой канат.

Может быть, и его великий предок, и другие, менее великие родственники пили этот страшный, иссушающий яд потому, что только так и можно остановить безумие этого мира — безумие, в котором они винили самих себя? Или, может быть, они сделали это для того, чтобы освободить таинственный сосуд для света? А теперь получается, что сам он каким-то образом избежал своей участи. Вмешалась Матильда, и сосуд разбился впустую… Эта мысль заставила его остановиться. Но уже через секунду он вспомнил о несчастном мексиканце и бросился вниз, на улицу, на поиски пожарных и полиции…

Оттолкнув удивлённо шагнувшего ему навстречу швейцара, Билли выскочил из подъезда. И сразу же увидел две нечёткие, как будто размытые жёлтым электрическим светом, фигуры. Одна из них метнулась к нему, и он с удивлением узнал ту жалкую женщину, проститутку, от которой сегодня утром его спас Харон.

— Ну вот, падла, ты и попался! Я тебе обещала, что найду, и нашла! Кранты тебе, козлу, пришли!

Её визгливый нетрезвый голос ужасно мешал Билли, не давал ему сосредоточиться. Он хотел было оттолкнуть крикливую грязную бабу. Но тут рядом с ней возник кто-то чёрный, толстый и ухмыляющийся. A-а, подумал Билли, так это же брат нашей Леди! Ну конечно, они очень похожи… Как всё-таки странно видеть мягкие черты знакомого доброго лица так страшно изменившимися, искажёнными яростью и злобой… Билли поднял голову вверх, чтобы не смотреть больше на брата Леди и чтобы убедиться: мексиканец всё ещё висит на своём канате, и, значит, непонятный, но уже привычный мир продолжает существовать, как и прежде. Но ничего увидеть не успел: огромное, жирное, дурно пахнущее тело заслонило от него весь этот мир.

Если бы Карлос за весь этот долгий день не привык к тому, что происходит вокруг Очкарика, к тому, что его собственное прошлое всё время вмешивается в настоящее… Он бы просто сошёл с ума! А, может быть, он и есть сумасшедший, кто знает? Разве стал бы нормальный человек, серьёзный мужчина так униженно пригибаться и юлить перед опасностью? С другой стороны, пусть кто-нибудь попробует выдержать всё то, что выпало на его долю! Уж он-то всегда точно знал, как следует поступать настоящему мачо. Мачо наверняка не стал бы притворяться, что ему оторвали яйца, и плакать, как пацан. Но долбаного чудотворца-Очкарика со всей его компанией надо было спасать. Это Карлос хорошо понимал. Вот Бандита Хорхе спасать было не нужно. И он утонул. А тут… Карлос чувствовал, что старик с пистолетом — и тоже бандит — вряд ли действительно выстрелит в Очкарика, но последствия могли быть самыми нехорошими. Очкарик мог подчиниться старику, а этого Карлос допустить почему-то не должен был. Откуда пришло к нему это понимание, трудно сказать. Но в тот момент он уже точно знал, что у каждого чудотворца должен быть свой разбойник. Уступить старику место рядом с Очкариком означало бы, что он и впрямь потерял яйца, что всё его прошлое, накатывающее на него, как волна, было пустым и ненужным, да и сам он недостоин всего того, что с ним произошло. Недостоин не только светящихся женщин, но и соседских поблядушек… Карлос даже рассмеялся над таким нелепым предположением.