Улица Полумесяца - Энн Перри

Мария с необычайной легкостью привыкла к вдовьей роли. Первые годы ей никак не удавалось выбрать подходящий случай для снятия траура, а потом стало слишком поздно. Окружающие привыкли к мысли, что кончина Эдмунда опустошила ее. И миссис Эллисон не оставалось иного выбора, кроме как поддерживать такой образ. Ей хотелось, чтобы люди поверили ее словам, и временами она сама пыталась поверить в сказанное. Избранный способ существования вполне ее устраивал.

А теперь, бог знает откуда, принесла нелегкая Сэмюэля Эллисона, и налаженная жизнь начала катастрофически рушиться…

Мейбл, нанизывая на иголку черный бисер, нашивала его на лиф нового платья. Почему, черт возьми, Мария вздумала всю оставшуюся жизнь носить траур по Эдмунду? Должно быть, он смеется над нею там, в аду, в какой бы круг его отправили… Черный-то цвет никогда ее не красил, а уж тем более теперь, в старости, когда ее лицо сморщилось и пожелтело. А если еще щеки нарумянит, то будет похожа на крашеный труп. Ха, крашеный труп! Именно так и подумаешь, глядя на нее, душа-то совсем помертвела, однако же еще вредничает и скандалит…

Миссис Эллисон хотелось сказать Мейбл, чтобы она выбросила это унылое платье и сшила новое – другого цвета… может, фиолетового, который тоже считается почти траурным. Но фиолетовый или лавандовый – тоже не ее цвета, на самом деле в них она будет выглядеть только хуже.

Кроме того, старая дама боялась перемен. Каждому захочется спросить ее о причинах, а ей вовсе не хотелось больше вспоминать Эдмунда, не говоря уже о том, чтобы объяснять свое поведение. Поэтому она продолжала бездельно молчать. Голова у нее в итоге и правда разболелась.

* * *

Миссис Эллисон не спустилась вниз к ужину. Ее страшило то, что Кэролайн может начать болтать про Сэмюэля или, хуже того, про Эдмунда, задавать вопросы, оживляя воспоминания. Разумеется, воспоминания Кэролайн о нем затрагивали лишь внешние, всем известные аспекты, а их старая дама сама намеренно и неизменно подтверждала. Она могла упорно твердить о его доброте, обаянии, способности живо рассказывать интересные истории. Могла вспомнить те рождественские празднества, когда они вместе шли по снежной аллее к церкви в сочельник, и он пел старинные песни красивым звучным голосом.

У нее сжалось горло. По щекам вдруг потекли слезы. Если бы все было так славно!..

Кто же виноват? Неужели она сама? Неужели именно она выбрала неверную дорогу, сбилась с истинного пути, лелея свои детские фантазии о благопристойной жизни, и не потому ли дожила до старости, так и не достигнув расцвета зрелости?

Но тут уж ничего не поделаешь. Теперь она не могла позволить себе измениться.

Хотя жизнь становилась невыносимой. Мария предпочла бы умереть.

Мейбл зашла в ее комнату и забрала поднос с наполовину съеденным ужином. Она ничего не сказала, да и не могла ничего сказать. Уже двадцать лет эта женщина служила у старой миссис Эллисон. Они знали друг о друге массу интимных подробностей, знали физические особенности друг друга, привычки, шаги, кашель, могли на ощупь узнать друг друга, лишь коснувшись руки или волос. Однако в сущности они оставались чужими. Старая дама никогда не спрашивала, о чем горничная думает или на что надеется в жизни, почему не спит по ночам, а Мейбл понятия не имела, какой страх сжимает ледяной рукой сердце хозяйки.

Так не могло продолжаться. Мария должна что-то придумать, пока не стало слишком поздно. Нельзя допустить, чтобы Кэролайн все узнала. У миссис Эллисон не осталось выбора. Вернулись старые панические страхи и отчаяние; она погружалась в знакомый мрак, терзавший ее сердце, и он сжимался вокруг нее, отрезая от внешнего мира, запечатав ее в невыразимом одиночестве.

Черт дернул этого Сэмюэля Эллисона притащиться из Америки, где его жизнь совершенно ее не волновала! И почему, черт возьми, эта Элис оказалась красивой и смелой, да еще сумела справиться со всеми выпавшими на ее долю тяготами? Она уехала… просто сбежала. А Мария не могла теперь даже сбежать. Она не могла уже похвастаться ни молодостью, ни здоровьем, ни привлекательной наружностью. Окостеневшая, выдохшаяся и полная жуткого страха старуха… Что могла бы сделать такая привлекательная и талантливая Элис, если б оказалась сегодня на ее месте?

О нет, она обязательно что-нибудь придумает! Она не будет сидеть беспомощным кроликом, ожидая удара топора. Ведь открывшаяся тайна не только вызовет презрение к старой даме – вдобавок она сама будет вдвойне презирать себя за то, что позволила ей открыться. И ужаснее всего то, что она возненавидит саму себя.

Но как же предотвратить несчастье?

Миссис Эллисон потребовалась вся ее решимость, чтобы спуститься вниз к завтраку. Но не могла же она провести остаток жизни в своей спальне! Все равно рано или поздно придется столкнуться с родственничками. По утрам Джошуа обычно бывал дома, и это могло помешать Кэролайн до бесконечности болтать о Сэмюэле Эллисоне, а самой Марии необходимо быстро придумать, когда лучше переговорить с актером тет-а-тет. Да, именно с глазу на глаз. У нее хватит храбрости прекратить это безобразие.

– Вы последнее время ничего не слышали о Томасе? – спросил Филдинг, взглянув на жену.

– Нет, уже больше недели, – ответила та. – Подозреваю, что он очень занят расследованием убийства мужчины, обнаруженного у Лошадиной переправы. О нем опять написали в газетах. Кажется, он был знаменитым светским фотографом.

– Да, Делберт Кэткарт, – подтвердил Джошуа, взяв очередной гренок и потянувшись за абрикосовым конфитюром, – великолепный мастер.

– Просто удивительно, зачем кому-то понадобилось убивать его, – продолжила Кэролайн, подтолкнув масленку в сторону мужа. – Зависть? Или, возможно, ревность из-за какой-то тайной интриги?

– Ты имеешь в виду ревнивого любовника? – с улыбкой уточнил артист. – Что уж тут миндальничать!

Миссис Филдинг слегка покраснела.

– Ну что-то в таком роде, – признала она.

Какая благоприятная возможность! Старая дама отбросила колебания.

– Ведя себя аморально, люди зачастую плохо кончают, – нравоучительно изрекла она. – Если б все усвоили столь простую истину, мы избавились бы от половины несчастий в этом мире! – Ее потрясла горькая обида, невольно прозвучавшая в ее собственном голосе.

Говоря об аморальности, она думала также о поведении Кэролайн, но волны общего мучительного отвращения были так мощны, что передали чувства, которые она предпочла бы утаить.

Джошуа внимательно взглянул на пожилую женщину. Он почувствовал ее настроение и озадачился.

Мария отвела глаза.

– Возможно, все дело в обычном ограблении, – спокойно предположила Кэролайн. – Бедняга мог слишком поздно возвращаться домой, с него захотели снять часы или потребовали у него кошелек, а в итоге нечаянно убили. Возможно, он спровоцировал грабителя.

– Неужели ты полагаешь, что он защищал свое добро? – удивилась миссис Эллисон. – Что попыткой сопротивления он спровоцировал собственное убийство? – Такая версия ей решительно не понравилась. – Иногда твои идеи о добре и зле приводят меня в замешательство, – она нацелила эту шпильку на бывшую невестку.