Настоящие сказки братьев Гримм. Полное собрание - Братья Гримм

Вот вернулся отец домой, сел за стол и сказал: «А где же мой сын?» А мать принесла на стол большущее блюдо студня, между тем как дочка ее все плакала и плакала, и никак не могла удержаться от слез.

Отец между тем спросил еще раз: «Да где же мой сын?» Мачеха отвечала: «Он ушел в гости к своему деду; там хотел он некоторое время остаться». — «Да что ему там делать? Ушел, даже и не простился со мной?» — «О, ему очень хотелось туда пойти, и он у меня просил позволения остаться там эту неделю: его ведь все там ласкают». — «А все же, — сказал отец, — мне очень жаль, что он не простился со мною».

С этими словами он принялся за еду и сказал дочке: «Что ты плачешь? Ведь братец-то твой вернется же! — потом, обратясь к жене, добавил: — Жена! Какое ты мне подала вкусное блюдо! Подбавь-ка мне еще!» И чем более он ел, тем более хотелось ему еще и еще, и он все приговаривал: «Подкладывай больше, пусть ничего на блюде не останется!» И все-то ел, ел, а косточки все под стол метал — и наконец съел все дочиста.

А дочка его достала из комода свой лучший шелковый платочек, сложила в него из-под стола все косточки и хрящики и понесла вон из дома, обливаясь горькими слезами.

Выйдя на середину двора, она положила косточки в платочек под дерево, что там росло, на зеленую травочку, и у нее стало легко на сердце, и слезы ее иссякли.

И увидела она, что дерево вдруг зашевелилось — ветви его стали расходиться и сходиться, словно руки у человека, когда он от радости начинает размахивать руками и хлопать в ладоши.

Затем от дерева отделился как бы легкий туман, а среди тумана блистал и огонь, и из этого-то огня вылетела чудная птица и запела чудную песенку, и высоко-высоко поднялась в воздух.

Когда же она совсем исчезла из виду, тогда и ветви на дереве перестали двигаться, и платок с косточками, что лежал под деревом, пропал бесследно.

А у сестрицы на душе стало так легко и приятно, как если бы братец ее был еще в живых. И она вернулась домой веселая, села за стол и стала есть.

Птица полетела и села на дом золотых дел мастера, и стала петь свою песенку:

Мастер сидел в своей мастерской и делал золотую цепь, когда услышал птичку, которая пела на крыше дома, и песенка показалась ему очень привлекательной.

Он поднялся со своего места, и когда сошел сверху вниз, то потерял одну туфлю. Так он и на середину улицы вышел в одной туфле и в одном носке, опоясанный фартуком, с золотой цепью в одной руке, с клещами в другой…

А солнце-то так и светило на улице! Вот он и стал как вкопанный, и давай смотреть на птичку. «Птичка, — сказал он, — как ты славно поешь! Спой-ка мне еще раз свою песенку!» — «Нет, — сказала птичка, — я дважды даром петь не стану. Дай мне эту золотую цепочку, тогда я тебе и еще раз спою мою песенку». — «Вот, на тебе золотую цепь; только спой мне еще раз».

Тогда подлетела птичка, взяла золотую цепь в правую лапку, села против мастера и запела:

Оттуда полетела птичка к башмачнику, присела к нему на крышу и запела:

Башмачник услышал песенку, выбежал из дому в одном жилете и стал смотреть на крышу, прикрывая ладонью глаза от солнца. «Птичка, — сказал он, — да как же ты славно поешь! — И жену башмачник вызвал из дома: — Поди-ка сюда, глянь-ка на птичку! Вот так птичка, как отлично распевает!» Потом позвал он и дочь свою, и детей, и подмастерьев, и работников, и служанку, и все вышли на улицу и смотрели на птицу, и любовались ею.

А птичка была и точно красивая: перышки на ней красные и зеленые, а около шейки — словно чистое золото, а глазки у нее блистали как звездочки.

«Птичка, — сказал башмачник, — спой ты мне свою песенку еще раз». — «Нет, — сказала птичка, — дважды я не пою даром. Подари мне что-нибудь». — «Жена, — приказал башмачник, — ступай ко мне в мастерскую; там стоит у меня пара совсем готовых красных башмаков, принеси их мне сюда».

Жена пошла и принесла башмаки. «Вот тебе, птичка! — сказал башмачник. — Ну, а теперь спой мне свою песенку».

Птичка слетела, взяла у него башмаки в левую лапку, потом опять взлетела на крышу и запела:

А пропевши песенку, птичка полетела: цепочку держала она в когтях правой лапки, а башмаки — в когтях левой лапки, и прилетела она прямо на мельницу, которая работала на полном ходу и постукивала так: плики-пляки, плики-пляки, плики-пляки.

Да на мельнице же сидело человек двадцать рабочих, которые обтесывали жерновой камень и выбивали молотками: тик-так, тик-так, тик-так — и мельница вторила их работе своим постукиваньем.

Птичка опустилась на липу, которая росла у самой мельницы, и запела:

Меня мачеха убила…

Один рабочий перестал работать.

Мой отец меня же съел.

Еще двое от работы отстали и прислушались…

Моя милая сестричка…

Еще четверо бросили работу…

Мои косточки собрала,

Во платочек их связала…

Уж только восьмь остались при деле.

И под деревцем…

Уж только шестеро осталось…

…сложила…

Только один продолжал работу…

Чивик, чивик! Что я за славная птичка!

Тут уж и последний отстал и тоже стал слушать. «Птичка, — сказал он, — как ты славно поешь! Дай и мне тоже послушать, спой еще раз!» — «Нет, — отвечала птица, — дважды не стану петь даром; дай мне жернов, так я еще раз тебе спою». — «Да, — сказал он, — если бы жернов мне одному принадлежал, ты бы его получила». — «Да, — сказали другие, — если она нам еще раз споет, то мы отдадим ей жернов».