Рыцарь пустыни, или Путь духа - Генри Райдер Хаггард

Вскоре они доехали до написанного на старом конверте адреса. Вновь, с саквояжем в руке, Руперт позвонил в колокольчик, – вернее, нажал кнопку звонка, потому что тот был электрический, – и задался смутным вопросом, что ждет его за этой дверью. Вскоре ему открыли. На этот раз перед ним стояла деревенского вида девчушка, судя по виду, из младшей прислуги, ибо главный лакей укатил на воскресенье развлечься в обществе личной горничной Эдит.

– Миссис Уллершоу у себя? – спросил Руперт.

– Да, сэр, думаю, что да, – ответила та, делая книксен перед высоким, темным призраком и пряча под фартуком грязные руки.

Руперт вошел в прихожую и спросил, где комната Эдит.

– На втором этаже, сэр, первая дверь направо, – сказала она, памятуя про нагоняй, который недавно получила от Эдит за то, что провела наверх сэра Имярек, закатав рукава выше худых локтей, как это было с ней и сейчас. Отнюдь не желая повторять свою непростительную ошибку, она, быстро все объяснив, закрыла за ним дверь и мгновенно испарилась.

С саквояжем в руке, Руперт вскарабкался по лестнице и проковылял к указанной двери. Поставив саквояж на поднос, который почему-то так и не был унесен после обеда, он постучал.

– Войдите, – раздался голос Эдит, решившей, что это горничная принесла ей горячую воду, о которой совершенно забыла, когда приносила чай.

Руперт повернул дверную ручку и вошел. Эдит стояла к нему спиной на другом конце комнаты у камина, наливая себе чашку чая. Однако услышав стук его костыля о доски пола, так как прежде чем заговорить с ней, он решил подойти ближе, она обернулась, чтобы узнать, что это за стук. Перед ней предстала высокая фигура, одетая в зеленую матросскую куртку и горчичного цвета брюки, опирающаяся на огромную, грубо обтесанную деревянную палку. Картину довершала длинная рыжая борода и такие же длинные всклокоченные волосы, нависающие на лоб.

– Кто вы такой и что вы здесь делаете? – воскликнула она.

– Эдит, – с легкой укоризной произнес он. – Эдит!

Схватив с чайного подноса свечу, она скорее подбежала, нежели подошла к нему и, поднеся ее к самому лицу, присмотрелась. В следующий миг подсвечник со звоном упал на пол, она же отпрянула назад к камину.

– О, боже! – ужаснулась она. – О, боже! Это ты или твой призрак?

– Это я, Руперт, – печально ответил он, – а вовсе не призрак, хотя предпочел бы им быть.

Эдит овладела собой и расправила плечи.

– Ты мертв уже несколько месяцев, по крайней мере, мне сказали, что ты мертв. Добро пожаловать домой, Руперт! – и она как будто в жесте отчаяния протянула ему руку.

И он вновь проковылял вперед, и его костыль, который он лично вырезал карманным ножом, вновь застучал по покрытому ковром полу. Услышав этот стук, Эдит вновь посмотрела вниз и увидела, что одна штанина горчичного цвета брюк пуста. А подняв взгляд, увидела то, чего сначала почти не заметила. Там, где полагалось быть левому глазу, окаймленная красными, воспаленными шрамами, зияла пустая глазница. Правый глаз был тоже воспален и налит кровью, как будто от обильно пролитых слез, что, собственно, так и было.

– Что случилось с тобой? – шепотом спросила она, ибо голос изменил ей, и опустила протянутую было руку. – Твоя нога и твой глаз, что с ними случилась?

– Пытки, – со стоном ответил он. – Я попал в руки к дикарям, которые меня изуродовали. Прости, я вижу, что ты потрясена, – и он замер на месте, тяжело опираясь на костыль. Вся его поза являла собой картину борьбы отчаяния со слабо тлеющей в сердце надеждой. Увы, даже если та и была еще жива, она была обречена на скорую смерть.

Эдит даже не сдвинулась с места. Указав на стоящий рядом с ним стул, сидя на котором Дик только что курил сигареты, она лишь сказала:

– Может, ты сядешь?

Руперт даже не сел, а тяжело повалился на стул, а его костыль со стуком упал на пол с ним рядом.

– Может, ты хочешь чаю? – рассеянно спросила Эдит. – Впрочем, здесь всего одна чашка. Если хочешь, возьми мою.

– Спасибо, – ответил он и махнул рукой. – Я пью из своей собственной чаши и чувствую ее горечь.

На несколько секунд между ними повисло молчание. Чувствуя, что оно сводит ее с ума, Эдит заговорила первой.

– Скажи мне… – начала было она, – скажи мне… дорогой, – это слово застряло у нее в горле и вырвалась наружу чем-то вроде хрипа. – Что это все значит? Видишь ли, я ничего не понимаю. Я думала, что ты мертв. Посмотри на мое платье.

– Только то, что я уже тебе сказал. Мне не повезло. На меня напал численно превосходивший меня враг. Я сражался, как мог, пока почти все мои солдаты не были убиты, но, к сожалению, я был оглушен и попал в плен. После этого мне был дан выбор: ислам или смерть. Я выбрал смерть, но сначала меня подвергли пыткам: отрубили мне ногу и горячим железом выжгли глаз. В конце концов, они собирались повесить меня. Но меня спасли.

– Ислам? – спросила с дрожью Эдит. – Что такое ислам?

– Иными словами, мне предлагали принять магометанскую веру.

– И ты позволил им сделать с тобой все эти ужасные вещи, вместо того, чтобы на несколько дней притвориться, будто теперь ты магометанин?

– Разумеется, – ответил Руперт с мрачной гордостью. – Что еще ты ожидала от меня, Эдит?

– Я? Если честно, не знаю. Просто все это так ужасно. А кто тебя спас?

– Местные женщины, наделенные властью, с которыми я познакомился. Они привели с собой своих соплеменников и перебили арабов. Меня они забрали к себе домой и выходили.

Эдит быстро посмотрела на него.

– Мы о них слышали, – сказала она. – Одна из них была молода и красива. Если, конечно, дикарка может быть красивой. Что скажешь?

– Да, – равнодушно ответил Руперт, – наверно, Меа была красивой, но она не дикарка. Она принадлежит к древней расе, а ее положение гораздо выше твоего. Она властительница Тамы. Я как-нибудь расскажу тебе о ней.

– А! – воскликнула Эдит. – Но вряд ли мне будет интересно про нее слушать.

– Тебе должно быть интересно, – ответил он, – ведь она спасла мне жизнь.

На этом тема была исчерпана.

– А ты знаешь, – спросила Эдит, – ты знаешь про свою мать?

– Да, Эдит, сойдя с корабля, я первым делом поехал в ее дом и там узнал. Именно там я получил твой адрес, – с этими словами он сунул руку в боковой карман своей зеленой куртки и достал из него смятый конверт. – Как я полагаю, ты была с ней? – спросил он.

– Не до конца.

– А кто же тогда?

– Никто, кроме сиделки. С ней случился еще один удар, и она впала в беспамятство. Я переехала сюда две недели назад, потому что помочь ничем не могла, а сиделке требовалась комната.

Впервые в терпеливом сердце Руперта начала закипать злость. Это надо же! Его бедная, несчастная мать была брошена умирать в полном одиночестве!