Этот лучший из миров - Виктория Токарева

Рита проследила в воображении эти далеко идущие последствия и слезла с камня и в этот момент увидела «Волгу», которая разворачивалась от бетонки к пруду. В ее правом верхнем углу горел зеленый огонек.

Рита вдруг сильно обрадовалась и бросилась почти под колеса машины, которая шла на нее, важно покачиваясь на ухабах.

Машина остановилась. Отворилась дверца, и оттуда восстал Ромео в белой рубашке и с длинными волосами.

– Обрадовалась? – снисходительно спросил он.

– Я? – с пренебрежением уточнила Рита.

– Обрадовалась, обрадовалась… – уличил Ромео.

Спорить было бессмысленно. Наверное, все ему в этой жизни очень радовались, и он привык.

– Подумаешь, сокровище… – сказала Рита.

– А чего же ты меня звала? – не поверил Ромео.

– Просто свободный вечер…

Помолчали. Появились мальчишки в длинных пальто. Их головы плыли над туманом. Было впечатление, что они пришли в ночное. Где-то близко пасутся их кони.

Мальчишки хотели выкупаться, но, оглянувшись на машину, ушли, и их головы снова поплыли над туманом.

– Выкупаемся? – предложила Рита.

– Да что ты, – удивился Ромео, – в такую холодину…

– Как хочешь…

Рита ушла в туман. Она разделась и, довольно легко для здешних условий, спустилась в воду.

Вода была теплее, чем воздух. Рита села на дно, погрузившись по горло, бросила руки перед собой. На них действовала сила, равная весу вытесненной воды, руки были легкие, и все тело тоже ощущалось легким. Над ней низко млели звезды, вокруг дымился туман, и Рите казалось, что она плывет во Вселенной Млечным Путем. А в конце пути стоит Ромео. Хорошо было бы выйти к нему, а он положил бы ей на плечи махровое полотенце и сказал:

– Милая ты моя, бедная. Обидели тебя, а я пожалею…

Он положил бы руку ей на затылок, как брат, а она бы прислонилась лбом к его плечу. Спросила бы:

– А что ты во мне нашел?

– Тебя.

– А что во мне хорошего?

– Человек очень хороший. Добрый и благородный. И в Венгрию тебя посылают, а глаза у тебя, как листочки на березе.

Рита выбралась на берег.

Ромео стоял над раскрытой машиной, уйдя с головой в ее разинутую пасть.

Рита сама достала из пляжной сумки махровое полотенце, сама положила его себе на плечи.

Ромео захлопнул капот, вытер руки о какую-то пыльную ветошку и сел в машину. Рите стало холодно, она тоже села в машину рядом с Ромео.

Помолчали.

– У тебя кто-нибудь есть? – спросил он.

– Мама.

– И все?

– И все.

Говорить было как-то совершенно не о чем. Вчера в дороге им было не в пример интереснее.

Мимо пруда простучала электричка. Ее светящиеся квадратики окон разворачивались, как кадры кинопленки.

* * *

…Володя не успел поставить рюмку на стол и танцевал с поднятой рюмкой, а ее рука лежала ниже его ладони. В общежитии инженерно-технического училища праздновали Новый год. На Ритином безымянном пальце было кольцо – нарядное, как бывают нарядными ненастоящие драгоценности. И рука тоже была нарядная, праздничная. Какая у нее была нарядная, нежная, умная рука и как преданно она припала к Володиной, накрыв его пульс.

Так графически выглядит счастье: рука и рука, их венчает поднятая рюмка с растопленным солнцем, а в рюмке – радости да ошибки. Незатейливое счастье. А настоящее счастье всегда незатейливо… Эх, Володя… Кто тебя, сироту, теперь любить-то будет?

Ромео соскучился и для начала положил на Ритино плечо свою ладонь, которую он накануне тщательно вытирал пыльной ветошкой.

Рита повернулась, внимательно посмотрела в его лицо. Это было чужое ненужное лицо, красивое ненужной красотой. И Рите вдруг стало ясно, как Божий день: так же глубоко, как обида, въелась в нее любовь, и ни заменить, ни подменить, ни даже притвориться она не в состоянии.

И получалось, что жизнь бежит не по спирали, как положено, а по замкнутому кругу.

Рита поняла это и пала духом. Она сняла со своего плеча руку Ромео и вернула ее ему на колено.

– Ты чего? – удивился Ромео.

– Ничего.

– А чего же ты меня звала?

– Просто так…

Ромео обиделся.

– А зачем я приехал?

– Можешь ехать обратно.

Рита открыла дверцу и вышла из машины.

Ромео опустил боковое стекло и высунул голову. Она блеснула взором. Не посмотрела глазами, а именно блеснула взором.

– Чего же ты стоишь?

Ромео обиделся еще больше, спрятал голову, включил зажигание, и машина пошла, переваливаясь на ухабах.

День у Гошки выдался явно неудачный – весь, от начала до конца. Это всегда так: если с утра не повезет – то уже на целый день. Но сегодняшний день подходил к концу, его надо было просто выключить из жизни, повернуть, как ручку счетчика. А завтра начнут тикать новые минуты-копеечки.

Гошка был человек деловой и понимал, что все в жизни имеет свое конкретное применение, и даже солнце каждое утро выходит на работу. Отработает двойную смену – и за горизонт.

Машина выбралась на бетонку и побежала, шибко перебирая колесами. Руль крупно вздрагивал под рукой. Посреди неба повисла луна.

«А зачем луна? – подумал Гошка. – Бесполезная вещь. Люди летали, все выяснили: атмосферы там нет, жить на ней нельзя. Горы да пыль. А попробуй убери ее с неба, что же это получится за ночь без луны… Значит, луна все-таки нужна. А зачем? Ни за чем. Просто так.

А сегодняшний вечер зачем? Он приехал, она выкупалась, он уехал. Как будто не могла выкупаться одна, без него…»

Гошка увидел памятью, как она ушла в туман и вышла из тумана – странная, гордая. Никого у нее нет, и никого ей не надо.

Гошка вдруг расстроился ни с того ни с сего, и ему, вместо того чтобы ехать в парк, сдать машину сменщику, захотелось вернуться обратно к пруду. Может, она еще сидит там одна на замшелом камне величиной с избу.

Гошка было притормозил, но в этот момент прямо перед ним возник «додик» с простертой рукой.

– Куда тебе? – высунулся Гошка.

– В город.

Гошка задумался, как витязь на распутье, потом махнул рукой:

– Садись…

Рита сидела на камне, позабыв про радикулит, жалела, что отпустила такси. Ей хотелось догнать машину, схватить ее за колеса и уговорить Ромео отвезти ее в город, в Козицкий переулок.

Она взбежит по лестнице и много раз, как на пожаре, нажмет Володин звонок.