Патологии - Захар Прилепин

Плохиш постоял около Кизи, и вышел.

Вспоминаю, что убил, кажется, убил, почти наверняка убил человека. Сдерживаю желание высунуться по пояс в бойницу, и посмотреть вниз, - быть может, он лежит там, на земле, смотрит на меня исковерканным одноглазым лицом.

Потерянный и оглушенный бродит, принюхиваясь к кровавым лужам, Филя. Федя Старичков одной рукой вскрывает банку тушенки, жмурясь от боли в боку, кидает несколько ложек пахучей массы на пол - псу. Филя, щелкая зубами, съедает всё в одно мгновенье.

- Чего творишь? А сам что жрать будешь? - спрашивает Столяр.

- А что, мы зимовать тут собираемся? - отвечает Федя.

Сидящий на своей кровати Аружев, с раздувшимися и растрескавшимися губами, которые он ежесекундно трогает пальцами, услышав диалог Столяра и Старичкова, настораживается.

Но Столяр, ничего не ответив Старичкову, забирает у него банку, и убирает в тумбочку дневального.

- Аружев! - зовёт он, - На место. Порядок организуй, что у тебя тут…

Русик нехотя возвращается.

Злобно переживая приступы боли, тихо рыча, ходит взад-вперед Астахов.

- Надо отнести ребят, - говорит Столяр. - Егор, организуй!

Голос Столяра звучит неприятно громко среди общего вялого копошенья.

Зову Саню Скворца.

- Дим, не поможешь? - прошу я Астахова, забыв о его ране, и едва задав вопрос, чувствую, что сейчас он на всех основаниях обматерит меня.

Но Астахов кивает головой. В руке у него, замечаю я, луковица, и он кусает ее.

Подходим к Стёпке, - тихо, словно к спящему.

- Ну, чего смотрим? - спрашивает Астахов, - Взяли, понесли.

Дима засовывает луковицу в рот и хрустит ей, зло сжимая челюсти.

Беспрестанно глотаю слюну. Мы с Саней стараемся не смотреть на мёртвого, поэтому идём нескладно, шарахаясь.

Астахов, который держит Стёпу за ноги, ругает нас:

- Что, кони пьяные?…

Стёпа уже начал коченеть, мы положили его в кладовке без окон, неподалеку от «почивальни». Стёпина голова приняла глиняный оттенок. Показалось, что она расколется, если ударится об пол.

Язва, которого понесли следом - ещё мягкий. Держа его за руку, вернее, за рукав «комка», я неотрывно смотрю на прилипшую к его почерневшему лбу прядь палёных волос.

В коридоре встретили Андрюху-Коня, он, не стеснясь, мочится на свою обожженную руку.

На улице раздались выстрелы, и сразу - шум на первом этаже. Спешим вниз.

- Бля! - смеется неунывающий Плохиш, он быстро дышит, словно прибежал откуда-то, - Посмотри-ка на меня! - просит он Васю Лебедева, - Не убили, нет? Пулевых ранений не видно? Осколочных? Шрапнельных? Колото-резаных?

- За жратвой, что ли, бегал? - спрашиваю я, видя две банки консервов, которые Плохиш положил на пол. - Ну, дурак.

- Заначка цела, наверное… - говорит Васе Плохиш, - Завалило просто. Надо доски разгрести.

«Они уверены, что их не убьют, - с удивленьем понимаю я, - уверены и всё».

По лестнице спускается Столяр.

- Хасан, я вам, блядь, устрою всем! Вы что, сдурели, ублюдки? Ты, спринтер хренов! - орёт он на Плохиша, - Ещё раз выбежишь, я тебя сам ебану. Ты понял? Я тебе обещаю - сам!

Плохиш молча открывает консервы.

- Кильки хочешь? - спрашивает он у Столяра, протягивая банку.

Столяр пытается выбить ее, но замахивается слишком широко, и Плохиш лёгким движением уводит банку из-под удара, приговаривая:

- Не хочешь, как хочешь…

- Костя! - говорит Хасан Столяру, - Нам всё понятно.

- Ты почему здесь? - никак не может остыть Столяр, обращаясь на этот раз ко мне.

- Стреляли, - говорю.

- Отделение где твоё?

- Скворец - вот он, Фистов на чердаке, Монах контролирует сторону дороги… Какие сейчас отделения, Костя! Все перепутались.

- Ни хера не перепутались. Иди и обойди всех. Пусть автоматы почистят, гранаты возьмут в «почивальне». Расслабились? Думаете, что всё?

- Чего со связью? - спрашивает Хасан у Столяра, отвлекая его гнев.

- Русик уронил на рацию. Астахов ему вписал в лоб, и Русик осыпался вместе с рацией. Наебнулась она. А эти, - Столяр кивает на свою переносную, выставившую антенну, рацию, - не берут. Надо подзарядить.

Идём с Саней по коридорам. Воздух сух, тянет на кашель. После безустанного автоматного грохота собственные шаги кажутся далёкими, тихими.

На чердаке застаём Кешу, он смотрит в прицел.

- Ну чего, много подстрелил? - говорю.

Кеша не реагирует.

- Скоро наши? - спрашивает он, помолчав.

- Не знаю, - отвечаю сухо.

В одной из комнат, где выставлены посты, сидит у стены Монах, полузакрыв глаза. Его напарник спит прямо на полу, лицом к стене, - даже не вижу, кто.

- Спим? - говорю, заходя.

Монах открывает глаза, но не отвечает.

Я прохожу к окну, смотрю на улицу. Неподалеку от школы лежит труп, ткнувшись в лужу лицом.

- Сергей, вас что, выжали всех? - говорю, отстранившись от окна, - Что вы квёлые какие?

Монах закрывает глаза.

- Обед будет? - хрипло спрашивает тот, кто лежит.

- Почему не ведём наблюдение? - спрашиваю я, не ответив.

- Мы с соседями по очереди, - говорит Монах.

Выхожу злой.

- Чего они, Сань? Сдурели все? - спрашиваю у Скворца.

- Устали…

В «почивальне» Столяр заставил пацанов устроить раздолбанные бойницы, на скорую руку почистить автоматы, сделать уборку. Гильзы сгребли в угол, при этом кровь размазали по полу. Кажется, она пахнет. Ее обходят.

- Сейчас будем ужинать, - говорит Столяр. Он отнял у Плохиша консервы. Я, когда уходил с поста Хасана, слышал, как Плохиш выл: «Я за них жизнью рисковал, в меня за каждую кильку по пуле выпустили!»

- Все извлекаем свои запасы, - говорит Столяр, - Сколько просидим здесь, - не знаю. Разделим пищу на два дня.

Пацаны лезут в рюкзаки, - в свои, и в чужие - тех, кто на постах. Но к рюкзаку дока, и к рюкзаку Язвы и к Стёпому хозяйству, никто не прикасается.

У кого-то находится банка-другая рыбки в томате. У кого-то сухари.

- Аружев! - говорит Столяр, - Давай-ка, посмотри у себя…

Запустив руку в свой туго набитый рюкзак, где царит образцовый порядок, Русик выхватывает четыре банки. Шпроты, хорошая тушенка, сардины в масле.

Столяр делит добытое.

Лениво жуем. Астахов мнёт зубами пищу с диким выражением лица, - видимо, ему очень больно. Аружев ест, придвинув к себе одну из своих банок, закладывая сардинки в широко раскрываемый рот, - губы болят. Астахов, косясь на Русика, ухмыляется, смягчая дикое выражение своего лица.