Лялька, или квартирный вопрос - Наталья Нестерова

– Маруся, вы всегда очень безалаберно относились к деньгам!

– Что есть, то есть, – согласилась я. – Но мне крайне неприятно, что безо всяких-яких еще и Андрей стал запускать руку в нашу шкатулку.

– Как? – поразилась Варя.

– Натурально. Сама подсмотрела. Вышла из своей комнаты. Он думал, что я дольше буду отсутствовать, а я скоро вернулась и увидела, как он ковыряется в шкатулке, вытаскивает деньги, заталкивает купюры в карман.

– Какая гадость!

– Не то слово. Представляешь, я испугалась! Отступила в коридор, дала ему возможность вроде бы незамеченным выскользнуть из комнаты. А сама потом несколько суток не могла прийти в себя. Гадость, ты права! Деньги – это только деньги, но так противно, словно он у меня за пазухой шарил.

– Маруся! Деньги – это не только деньги, в смысле бумажки. Мы же за них работаем. Надо прекращать это безобразие!

Варя всегда очень рационально вела домашнее хозяйство, быстро освоила систему скидок в магазинах и страдала, потратив лишнюю сотню. Если на рынке помидоры по двести рублей, а в магазине по триста, то нужно садиться в троллейбус и ехать на рынок. Потратить два часа, чтобы сэкономить сотню – на это я была неспособна, а Варя считала нормой.

– Ага! – поймала я подругу на слове. – Значит, ты согласна с тем, что Андрея надо изводить из нашего дома?

– Я так не говорила! Я имела в виду, что тебе надо навести порядок в финансах. Выдавай детям определенную сумму, пусть планируют свои траты. И никаких доступных шкатулочек!

Нежелание подруги одобрить мои планы вызывало мстительное раздражение.

– Ты не понимаешь! – кипятилась я. – Это же тенденция! Сегодня он ворует мои деньги, а завтра решит, что я вовсе не нужна. Логика очевидна. Зачем я Андрею? Только мешаю. Без меня все будет славненько: влюбленная кошка Александра, обустроенная квартирка, хорошие деньги за аренду – живи, ни в чем себе не отказывай. Существует десятки способов натурально и безнаказанно отправить меня на тот свет, подсыпать яду, например.

– Маруся! Ты говоришь ужасные вещи!

– Вспомни эти слова на моих похоронах.

– С ума сошла!

– Ради интереса посмотри в Интернете анекдоты про тещ. Концентрированная мечта зятьков о физическом уничтожении тещ. Самый безобидный вариант: «Хоронили тещу, два баяна порвали».

– Зачем ты читаешь отвратительные анекдоты? – невольно рассмеялась Варя.

Ей можно смеяться, тещины проблемы ей не светят, дважды свекровью будет.

– По случаю, – глупо обиделась я на смех подруги, – с Женей спор возник. Но это ерунда. Важно другое. – Меня снова подхватила волна обличения Андрея. – Сам по себе нравственный урод не существует, не в вакууме же он обитает. Он отравляет других, здоровых людей, делает их хуже, пробуждая низменное в душе, заставляет страдать. Что, мне денег жалко? Да не жалко! Но я становлюсь скрягой. Что, мне трудно надеть перчатки и лишний раз унитаз помыть? Не трудно. Но я мою и думаю: «Кандидат филологических наук за работой». При чем здесь, скажи на милость, ученая степень? Раньше, когда я драила квартиру, не вспоминала о своих научных достижениях. А теперь у меня комплекс униженной и оскорбленной. Я постоянно давлю в себе недостойные чувства, я знаю, что к Андрею нужно относиться как к ребенку. Если Сашка ребенок, то и ее муж в той же ипостаси. Но у меня не получается!

– А у Саши тоже комплекс?

– Что ты! Она пребывает в блаженной эйфории первой настоящей любви. О моих терзаниях не догадывается, внешне я сохраняю невозмутимость и благодушие. Кстати, Сашка ведь познакомила Вову и Лешу с Андреем. Какое он произвел впечатление на твоих мальчиков?

У Вари забегали глаза.

– Ага! – Я не злорадно предвкушала убийственную характеристику. – Выкладывай!

– Они сказали, что Андрей – мажор.

– В каком смысле? – удивилась я. – В музыкальном?

– Возможно.

– Что значит «возможно»? Ты ведь допытывалась у сыновей. Как они пояснили?

– Ничего не пояснили, сказали только, что «мажор» – это не «ботаник». Маруся, ты ведь знаешь, они разговаривают на нерусском русском языке.

– «Ботаниками» они называют отличников, которые слишком много учатся в ущерб веселью и развлечениям. Тогда, по аналогии, «мажор» – любитель музыки?

Я ошибалась, потом посмотрела в словаре молодежного сленга. Слово из лексикона хиппи восьмидесятых годов, пренебрежительное обозначение человека, ведущего социально правильный образ жизни, ставящего материальное благополучие выше всего. В современном значении «мажор» – представитель «золотой молодежи», обычно не имеющий своего дохода, а пользующийся достатком родителей. Точно про Андрея, хотя к «золотой молодежи» я его не отнесла бы, золото ведь самоварное.

– Может, тебе, действительно, лучше переехать к Евгению? – спрашивала Варя.

– Может, – уходила я от обсуждения этой темы.

С Женей мы стали чаще видеться, не только на выходные, но и среди недели я приезжала к нему, чтобы расслабиться, подышать полной грудью. Дома я стала точно задыхаться, казалось, что квартира провоняла Андреем. Трутни, в отличие от рабочих пчел, испускают дурные ароматы. Я часто пребывала в хмуром настроении, которое Женя мужественно переносил.

Деликатно спрашивал:

– Трудно тебе с зятем?

– Не хочу тебя, как выражается нынче молодежь, «грузить» своими проблемами.

– Да, – подхватывает Женя тему, – современный сленг отличается брутальной модальностью. Вот, например, как звучит кодекс правил воспитанного человека: «Не наезжай! Не грузи! Не гони! Не тормози! Не пыли!» Ни один из глаголов не употреблен в своем словарном значении.

Мы заговорили о диглоссии (от греческого – «двуязычие») – это когда у одного народа существует две формы языка для разных сфер применения. Язык высокий и язык бытовой, просторечный, сленг. С университетской кафедры говорят не так, как в бане или на кухне. В нашей истории социальные взрывы потрясли не только основы общества, но перемешали языки. Еще выдающийся лингвист Селищев замечал после революции: «если говорит неправильно, значит, большевик». Чуковский называл советский язык канцеляритом. Перестройка, восьмидесятые, девяностые годы, да и современность потребовала от политиков публичности, отказа от чтения по бумажке. И выяснилось, что наши президенты, премьер-министры, депутаты и прочие функционеры, мелькающие в телевизоре, в подавляющем большинстве владеют в совершенстве только «кухонно-банным» стилем, а то и блатным лексиконом. Взрывоопасная смесь теперь уж не французского с нижегородским, а канцелярита с просторечьем, вторглась в сферы, где прежде господствовала правильная речь – в средства массовой информации, в литературу. Меня шокировало в свое время, когда президент призвал «мочить в сортире», выступления Черномырдина я приравнивала к юморескам Жванецкого. Да и теперь с пуританской вредностью я указывала на ошибки в речи публичных людей.