Лялька, или квартирный вопрос - Наталья Нестерова

Евгений относился к языковым революциям более терпимо.

– Ошибок стало значительно больше, – соглашался он. – Зато речь интереснее, ярче, эмоциональнее.

– Неграмотность по определению веселая штука. Для тех, кто грамотен.

– Утверждения о всеобщей вопиющей неграмотности я не разделяю. Просто раньше неграмотность была спрятана, а теперь стала явной.

– Вот именно! Неграмотность сродни уродству, физическому недостатку, который положено закрывать от посторонних глаз. Только попрошайки-инвалиды выставляют напоказ свои культи, честные люди их прячут.

Я очень любила наши споры с Женей. Тот, кто сказал, что в спорах рождается истина, мало дискутировал. Ничего в спорах не рождается, я ни разу не видела человека, который поменял бы свои убеждения в ходе дискуссии. Но споры будят вдохновение, взрыхляют сознание, как плуг взрыхляет землю. Чтобы что-то вырастить, надо вспахать почву. Чтобы у тебя родилась идея (не обязательно связанная с предметом спора), надо растормошить твой ум. О чем спорят Саша и Андрей? Спорят ли? Ни разу не слышала.

Точно угадав мои мысли, Женя спросил, как дела у Александры.

– Написала отличную курсовую работу, – похвасталась я. – Ошибки в использовании паронимов (однокоренных, но не тождественных по значению слов) ни много ни мало – в произведениях русских писателей.

– О! – вскинул брови Женя.

– Поймать неправильное использование паронимов в бытовой речи или на телевидении проще простого. Люди не догадываются о разнице «царского и царственного», «удалого и удачливого», «типового и типического», «нетерпимого и нестерпимого».

– Глаголы «надеть и одеть» путает девяносто девять процентов населения. Так кого же прищучила Александра?

– У Гамзатова в переводе Козловского «половинчатой, неспелой взошла над островом луна».

– Надо «половинной», – кивнул Женя.

– У Роберта Рождественского: «Я тихонько и бережно стукну в низкое окно. Ты в окошко глянешь боязно…»

– Правильно: «боязливо». С другой стороны, хорошим поэтам многое прощается, перенос ударения, например, ради рифмы. Иное дело прозаики. Что у нас с прозаиками?

– У Белова «в лесистых (вместо «лесных») чащобах рождаются полчища кровожадного гнуса». У Алексея Толстого в «Хмуром утре» воинские колонны «двигались стремительным маршем к последней черте оборонных (вместо «оборонительных») укреплений Царицына». И так далее.

– Александра умница. И очень приятно, что она выбрала славистику, твою профессию.

– Твою тоже, – великодушно улыбнулась я.

– Саша потрясающая девушка, – продолжал кормить меня медом Женя. – Как-то рассказывает мне об одном ученом и называет его известным кровельщиком. Я не сразу понял, откуда взялось такое определение. Теперь ты догадайся. О ком речь?

– Какой-то архитектор?

– Холодно, мороз.

– Небольшая подсказка? – просительно скривилась я.

– Революционер в психиатрии, создатель школы… Ну?

Беспомощно пожимаю плечами.

– Оговорка по…?

– Фрейду! – выпаливаю. – При чем здесь кровельщик?

– А выражение «крыша поехала»? «Крыша протекает, крышу снесло»? Кто чинит крыши? Кровельщик! Диглоссия, никуда не деться. У Александры потрясающий лингвистический нюх, совершенно необходимая в нашем деле, от тебя унаследованная усидчивость.

– Но?

– И при этом, во время личного общения, она выражается как тинэйджер-бахвал.

– Но? Я ведь вижу по твоим бегающим глазкам, что есть еще одно «но».

– Будет обидно, если свою энергию Александра пустит на менторски-прокурорское выискивание редакторских ошибок. Ты прекрасно знаешь, что массовые ошибки речи со временем становятся нормой, закрепляются словарями. Так говорит народ, а народ, как мать, всегда прав.

– Не соглашусь. Мать часто вредит ребенку, а народ выбирает в лидеры тиранов.

– Андрей разделяет интересы Саши? – сменил тему Женя.

– Не знаю.

– Он гуманитарий?

– Не ведаю.

– А что ты про него ведаешь?

– Он передовик машинного доения.

– Чего-чего? – поразился Женя.

– Ты сам виноват: спросил про зятька, теперь меня понесет. Останови, когда надоест. Возможно, Андрей обладает недюжинными интеллектуальными способностями, пока спящими, не отвергаю такого варианта. То, что я отмечаю при наших редких общениях, – это набор знаний в модных молодежных, массовых тенденциях в культуре, в том, что называют мейнстримом. Иными словами, его образовательный багаж представляет его как типичного бонвивана.

– Говоря о зяте, ты достаточно критична.

– Уже останавливаться?

– Нет, продолжай, мне интересно.

– Он знает по именам всех звезд Голливуда и фильмы с их участием, но не раньше восьмидесятых годов. Одри Хепберн, фильм «Римские каникулы» ему неизвестны. Русская кинематографическая культура на нуле. Про «Летят журавли», «Баллада о солдате» и даже про «Холодное лето пятьдесят третьего» слыхом не слыхивал. Конечно, полный набор сведений о музыке: хард-рок, металлика, хай-тэк…

– Маруся, хай-тэк – это не музыка, а дизайн квартир.

– Хорошо, хорошо, – торопилась я. – Все понимаю, готова заткнуться, только еще одно слово о литературе. Он утверждает, что прочел «Улисс» Джеймса Джойса. Представляешь? Я знаю уйму лингвистов, но, кроме тебя, есть еще только два человека, которые освоили эту заумь. Не мог бы ты при случае заговорить с Андреем о Джойсе? Проэкзаменовать, так сказать?

– Конечно, мог бы, – глубоко вздохнул мой любимый мужчина. – Только надо ли?

– Не надо! – Придушив злорадство, согласилась я. – У тебя поблизости имеется магазин, где продают галстуки? Мне нужно купить парочку для зятя.

– Я тебя очень люблю! – рассмеялся Женя.

Моим козням против Андрея предшествовала активная мыслительная работа. В мировой художественной литературе описано много способов влюбить в себя девушку. Из самых популярных – совершить на ее глазах подвиг, желательно спасти саму девушку: вырвать из лап Змея Горыныча, Кощея Бессмертного или Бабы Яги, можно девушку вынести из горящего дома, вытащить из ледяной проруби, остановить ее взбунтовавшуюся лошадь, раскидать по сторонам обидчиков-насильников, на худой конец заморочить девушке голову революционными идеями, готовностью к самопожертвованию. Эффектно также давление на жалость – «она его за муки полюбила». Случаи обратного развития, когда страстно влюбленная девушка с вечера на утро разочаровывается в объекте воздыханий, крайне скудны. Оно и понятно: чтобы раскусить человека, требуется пуд соли с ним съесть, а это процесс длительный. Тот же пуд соли принятый единовременно – гадость неперевариваемая. И добрые писатели не издевались над своими героинями, пичкая их килограммами отравы. Логично предположить, что если подвиг влюбляет, то антиподвиг отвращает. Словом, человек должен совершить перед лицом девушки подлость, чтобы у нее открылись глаза. Перед лицом – это принципиально важно. Потому что рассказам о его неблаговидных поступках она не поверит. А любые отрицательные характеристики и суждения будут иметь противоположный эффект. Это я хорошо знаю на собственном опыте.