Умереть - это не страшно - Марина Скрябина

Если бы тебе, тетка, порассказать, чего вытворяла Алиска, измываясь над нами эти годы… Как мне хотелось этой холодной медичке высказать наболевшее, но я видела, что это бесполезно. Да, и что говорить? Ты, чужая тетка, для себя решила: виновата нерадивая мамаша, которая бросила ребенка, пусть и великовозрастного, на произвол судьбы, а сама с богатым мужем как сыр в масле катается.

Или ушлая Алиска ей напела с три короба, как и всегда, как и всем, чтобы себя, прохиндейку, выгородить? Такая мысль тоже мелькнула. Моя старшая дочь очень любит изобразить из себя невинную жертву обстоятельств, овечку на заклании, будто все, что она натворила, произошло по вине кого угодно, только не ее самой. И это якобы вовсе не от потребления наркотиков. Такой она была всегда! Наркотики лишь добавили жару в уже полыхающую ненависть ко мне.

Я долго после разговора с заведующей отделением не могла успокоиться. Меня трясло, как в лихорадке, но я не стала унижаться оправданиями, чтобы разжалобить ее. Поняв, что никуда я Алису переводить не собираюсь, заведующая сказала, что переливания крови они берут на себя, но нужно срочно достать гаммоглобулин для капельниц, иначе вытащить пациентку не удастся. На курс нужно потратить около двадцати тысяч рублей. Позже я узнала, что они должны были это делать бесплатно. Ну да, Бог с ними! Дальше я пошла взглянуть на дочь.

Отделение открылось недавно, после ремонта здания, и выглядело современно. Палаты представляли собой запирающиеся боксы на двоих пациентов со всеми удобствами и процедурной комнатой внутри. На дверях зияли окошки, через которые можно передавать еду, не входя в помещение.

Мне разрешили войти в бокс, поскольку ВИЧ и гепатит С в быту не заразны. Алиса пока обитала одна, без соседей, и крепко спала под действием лекарств. Тяжело ей далась прошедшая ночь. Будить дочь я не стала, только ужаснулась зеленому цвету лица и впалым щекам, обрисовавшим скулы.

«В кого у нее скулы-то? Ни у меня, ни у бывшего мужа нет… Боже, о чем я думаю?! — тут же пронеслось в голове. — У меня дочь умирает, а я о каких-то скулах».

Но, видимо, моим мозгом поставлен очередной барьер чувствительности, чтобы пережить все: Алиса, мама… Потом опять — Алиса, мама… Какой организм выдержит?

Прямо из отделения позвонила двоюродному брату и попросила помочь привезти вещи в больницу, а то мне не дотащить. Купила тапки, халат, ведь дочь забирали по скорой в невменяемом состоянии, продукты, кое-какие мелочи, чтобы обустроить скудный больничный быт. Неизвестно, сколько придется лежать здесь Алисе. У папы взяла старый телевизор, предназначенный для дачи…

Когда привезла вещи через два часа в больницу, то застала дочь уже проснувшейся. Мой брат приехал со мной к Алисе, поставил телевизор на холодильник в углу, настроил антенну, помог повесить шторы. Палата перестала быть пугающе отталкивающей.

Алиса, хотя находилась в сознании, но изъяснялась какими-то рублеными фразами, будто бы слабо понимая, что происходит вокруг. Пришлось мне остаться еще на час, чтобы ее умыть, причесать, переодеть и накормить. А потом заехала к папе и помогла ему навести относительный порядок в квартире перед маминым приездом домой, потому что в Алискиной комнате творился жутчайший кавардак. Я уже хотела в сердцах мысленно обругать Алису, но вовремя остановилась, вспомнив, какой она предстала передо мной в больнице. Может, у нее не было сил на уборку?

«А на гребаный Хэллоуин у нее силы были?! Черт бы ее побрал со своей наркотой!» — тут же остановила я себя от жалостливых ноток.

Алиса пробыла в больнице три недели, в течение которых я металась между Москвой и Подмосковьем, подвозя еду, придумывая какие-то занятия для Алиски — чтение, вязание, разгадывание кроссвордов, чтобы отключить ее от черных суицидальных мыслей, которые проскальзывали в ее речах. Подсунула ей и проверенный на практике вариант сбрасывания нежелательного негатива: общую тетрадь и пару шариковых ручек, чтобы Алиса вела дневник. Когда ни с кем не хочешь делиться сокровенным, записывание тяжелых мыслей помогает выбросить их из головы. Я сама изредка этим приемом пользовалась до встречи с Игорем, а теперь так не делаю, потому что могу обсуждать с мужем любые темы.

(Только сейчас до меня дошло, что дневник Алисы, который я сейчас читаю-изучаю, и есть та тетрадь. Да-да! Именно она! Видимо, моя дочь решила записать свою историю с самого начала.)

Но вернемся в палату, где Алиса постепенно оживала. Она стала болезненно-разговорчивой и неожиданно пожаловалась мне, как ее подкосило известие, что друг Карен решил жениться на молоденькой армянке, выкинув Алису из собственной жизни, как отработанный материал. Я ее для видимости успокаивала, а сама думала: «Хоть одним нариком в окружении дочери меньше».

В больнице Карен появился всего раз или два, зато его брат Артур, по рассказам Алисы, зачастил: иногда тайно от заведующей и охраны умыкал ее из отделения, сажал в машину и отвозил в магазины или в городской парк погулять.

В соседнем боксе умерла одна из ВИЧ-инфицированных девушек, которая вроде бы пошла недавно на поправку…