Беседа - Михаил Аркадьевич Светлов

Николая Островского — это как бы сплав драгоценных металлов. Если кто-нибудь из вас станет писателем, старайтесь, чтобы и ваше творчество было так же тесно слито с жизнью.

Пожалуй, я вам не сообщу ничего нового, если скажу, что люди делятся на плохих и хороших. Я лично достиг уже почтенного возраста, но так и не выяснил — плохой я или хороший. Но я всегда делил людей на устремленных и неустремленных. И мне хотелось бы, чтобы устремленность Николая Островского сопровождала и меня и вас всю жизнь! Тогда ваша жизнь, ваш труд, ваше вдохновение будут интересны не только вам самим, но и всему народу.

1961

ДРУЖЕСКАЯ РУКА НА ПЛЕЧЕ

Под лирикой многие подразумевают рифмованное изложение чувств. В конце концов такого мастерства нетрудно добиться. Стоит только научиться хорошо подражать. А в искусстве можно подражать чему угодно, только не темпераменту. Вот почему все слепые подражатели Маяковскому и следа о себе не оставили.

Поэтический голос Льва Озерова мне всегда нравился. Это был тихий голос хорошего человека. А вот новая его книга «Светотень»[14] мне просто удивительно понравилась. Тридцать хороших стихотворений в одной книге — это очень высокий процент. Этой книгой Лев Озеров завоевал себе прочное место в советской поэзии.

Главное в книге — это ее точная афористичность.

Я брел по улице в мечтах

О сем, о том.

Я говорил себе: вот — свет,

А это — тень,

Дом, не наполненный людьми,

Еще не дом.

День, не заполненный трудом,

Еще не день.

И вся книга полна таких хороших раздумий. Я нашел в ней несвойственный ранее Озерову юмор. Пусть это только шутка — его стихотворение «Читая классиков», — но она запоминается:

Сквозь пламень строк душа пропущена.

Ну, а царей-то помним много ли?

Из Александров — только Пушкина,

Из Николаев — только Гоголя.

Конечно, не эти стихи главные в книге. Главное в ней ясность мыслей и точность чувств. Нет у автора желания быть оригинальным во что бы то ни стало. Мне приходится читать стихи многих молодых поэтов. Многие из них, убегая от банальности, убегают и от жизненной правды, и убегают они все в одном направлении, так что начинает казаться, будто все эти стихи написаны одним человеком. Если можно так выразиться, получается банальное убегание от банальности.

А вот что пленяет в Озерове — это естественность его интонации. Никакими фокусами он меня и не пытается удивлять. Он просто положил мне руку на плечо и повел меня, читателя, по всей книге. Это очень большое достоинство поэта.

В каждой книге хороших стихов скрыт свой, пусть небольшой, но конфликт. Это не обязательно конфликт между поэтом и людьми, это еще, может быть, конфликт разных душевных состояний. И тогда книге не грозит монотонность, она становится интересной читателю.

Чувства-друзья в книге Льва Озерова не надоедают нам своим однообразием. Скажем, «Зачем нужна земная ось…» отличается от «В мастерской скульптора». Чуть перефразируя Маяковского, можно сказать, что стихи в книге хорошие и разные.

Я поздравляю Льва Озерова. Его новая книга — огромный шаг вперед. Есть в книге отдельные нарочитые стихи и строчки, но я не стану останавливать на них внимание читателя.

1961

О СИБИРСКИХ ПОЭТАХ

Я очень внимательно прочел стихи сибирских поэтов. Как и в прошлый раз, когда обсуждался журнал «Сибирские огни», я и сейчас думаю, что сибиряки — это наши поэты первой категории. И я очень жалею, что все мои пометки на их рукописях пока что не реализованы. Нужен был подробный и продолжительный разговор, а получилась скомканная беседа.

И когда я председательствовал на этом собрании поэтов, я сразу все понял: подробно мы поговорить не успеем, и моя задача — создать такую атмосферу для сибирских поэтов, чтобы они этой атмосферой могли еще долго дышать. И поэтому я повел речь об общих задачах нашей поэзии, стараясь вместе с тем коснуться творчества отдельных поэтов.

Вывод в общем сводится к следующему: когда каждый из поэтов старается быть оригинальным, тогда эта оригинальность уже становится шаблоном. Сколько бы раз я ни употреблял слова: «кедрач», «мохнатый» и «сохатый» и в каком бы ракурсе я их ни показал, словарь мой будет тождествен словарю моих товарищей по ремеслу. И тогда меня не отличишь от других. Я не буду сейчас называть ничьих фамилий (я могу кого-то позабыть, и, главное, я говорю, предупреждая многих молодых поэтов), но я предупреждаю об опасности для поэтов общего словаря. Если язык обладает десятками тысяч слов, опасно эксплуатировать какую-нибудь одну-две сотни слов. Эта опасность угрожает многим поэтам, и, конечно, не только сибирским. И поэтому я, как говорится, «рыдая и ликуя», констатировал и одаренность этих поэтов и опасности, которые их подстерегают.

Еще не все сибирские поэты уехали. Оставшиеся в Москве, в частности Перевалов[15], еще встретятся со мной для подробной и точной беседы. И после этой беседы я смогу более развернуто рассказать обо всех достоинствах и недостатках поэтов, с которыми я познакомился. Это послужит и на пользу молодым сибирским поэтам и на радость нашей бухгалтерии, которой надо же что-то прикалывать к своим официальным документам.

1961

ПИСЬМО ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ

Когда мне предложили высказать свое мнение об этой книге, я сразу увидел сноску в конце первого столбца: «Петрусь Бровка. «А дни идут…». Стихи и поэмы. Авторизованный перевод с белорусского Якова Хелемского. (Издательство «Советский писатель», Москва, 1961)». И я заскучал. Заскучал потому, что мне не хочется писать рецензию.

Дело в том, что я знаю и люблю Бровку сто лет. И я буду знать и любить Бровку еще двести лет. И меня и его это вполне устраивает. Вот почему я предпочитаю не столько говорить о нем, сколько говорить с ним. Это можно сделать в форме письма.

Дорогой Петрусь!

Я внимательно прочел твою новую книгу и задумался — что является главным в нашем ремесле? Рифма, образ, метафора? Уж, казалось бы, лучше и нет образа:

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

А между тем не это в Лермонтове главное. Главное заключается в том, что я беседую с ним спустя сто с лишним лет после его смерти. Значит, всякое