Четвертая стена. - Ренат Аймалетдинов

шесть месяцев мне обеспечивал, многим может показаться, что я поступил глупо особенно на фоне тех «условий» для всех, что я описал ранее. Тем более, мне был обещан «карьерный рост». Однако… Видеть, как каждый день кого-то избивают до смерти, или писать на стенах в промзонах и в заброшках рекламу продажи смесей, амфетамина, героина и прочей дряни, которую я лично из рук в руки продавал несовершеннолетним подросткам… Спасибо, я, пожалуй откажусь.

Вот, собственно, и вся история. Я купил себе новую зимнюю куртку, термобелье и всякое прочее по мелочам для зимы. А так же снимал комнату в коммуналке чуть больше месяца. Еда и так далее — на руках у меня оставалось 11 000 рублей. И эти, свои последние деньги, я хочу преподнести Лизе и ее молодому человеку. Кто знает, может они уже поженились. Впрочем, скоро узнаю.

Набравшись смелости, я звоню в дверной звонок. И он оказывается сломанным. За три года так и не починили… Они определенно еще живут тут! Пришлось стучать в дверь, которая и так, казалось, держалась на одних соплях. Дверь открыла Лиза, одетая в розовый домашний халат с рисунком в виде белого кролика — такой я у нее раньше не видел. Да и сама она изменилась. Очень. Она стала еще более худой, я бы даже сказал, болезненно; появились морщины на лице; мешки под глазами стали больше; исчезла ее розовая челка и бритый бок — теперь у нее были коротко стриженные черные волосы, как под мальчика. Да и тоннелей больше не было — теперь там красовались плотные сережки белого цвета в форме спиральки. На носу у нее были очки в темной оправе, и, казалось, они были сломаны. И вот мы смотрим друг на друга. Спустя три года… И все же, кое-что, осталось неизменным: ее взгляд. Этот презрительный и полный гнева взгляд, который выжигает сердце. И ее тонкие губы дергаются так, будто она в любой момент начнет кричать на меня матом. Я скучал по этой мимике…

— Что ты тут делаешь? — грозно спросила она, повышая тон с каждым словом. Будь в ее реплике пятое слово, я уверен, что его бы она выкрикнула на весь подъезд. Но при этом она сохраняла спокойный вид.

— Привет. Мне некуда идти. Я знаю, это звучит странно… — начал я объясняться, на ходу придумывая продолжение, и в тот же момент просовываю ногу в дверной проем, чтобы та не хлопнула дверью у меня перед носом. Однако Лиза сразу это заметила, а посему тут же начала избивать мою ногу дверью, делая тяжелый выдох с каждым рывком, как спортсмен, выполняющий упражнение на тренировках. Должен признаться, это было больно. Она не оставляла мне выбора, кроме как придержать дверь самому и нырнуть в ее квартиру. Да, понимаю, что это грубо, и все же, как можно поступить иначе?

— Ты совсем охренел? Пошел вон! Быстро! — она кричала на меня: все последующие слова были бранными. А их следовало примерно десять.

— Подожди, выслушай! У меня сложна ситуация. Пожалуйста, спаси по старой памяти! Дай пожить у вас. Я вам буду платить за жилье!

Стоило мне сказать про деньги, как Лиза замолчала и мгновенно успокоилась. «А, ну, тогда, проходи», — сказала она и пошла в комнату. Видимо, у них с финансами все плохо, если она так быстро согласилась, даже не спросив, сколько именно я буду платить. Сняв уличную обувь, я прошел за ней. Ничего не изменилось: это была все та же однокомнатная квартира, которую едва ли можно назвать таковой. Хаос и свинарник; грязь и антисанитария: разбросанные пивные банки, таблетки на столе, следы от сигареты на мебели и окурки на подоконнике. Я уже начал жалеть, что разулся. Зайдя в комнату, я сразу вспомнил свой старый сон. Все так, как я тогда видел. И даже это холодное едва желтое освещение. Однако пропала кровать и кресло. А также, если не считать груды мусора и грязной женской одежды, комната казалось какой-то пустынной. Будто пропало что-то большее…

— Слушай, Лиза, — я решил с ней заговорить.

— Нет, — ответила она быстро и категорично.

— Что нет?

— Не называй меня этим именем.

— А каким тогда? — я опешил. Лиза, конечно, была богата на разных тараканов в голове, но подобного я еще не слышал.

— Я сменила имя в паспорте. Теперь я Фелиция, — ответила она. Я думал высказать свое мнение, но затем вспомнил, какая она вспыльчивая, и, боясь оказаться на улице, промолчал.

— Умный песик, — добавила она. Такое чувство, будто она понимала, о чем я думаю.

— Ну, тогда ты называй меня Алексом!

— А Шурочка чем тебе больше не нравится?

— Ничем. Пожалуйста, не называй меня так больше. У меня сразу воспоминания плохие.

— Ой, ну как скажешь… Фи, и какие же плохие воспоминания… — произнесла она и закурила, сидя на стуле у стола.

— Какие? — сказал я, сел напротив, и продолжил, — Наверно, воспоминания о том, как вы с Женей накуривали меня и привязывали к кровати, говоря, что сейчас будет фистинг. «Ой, это не больно, мы не шутим», — говорили вы. Ага…

— Подумаешь, пару раз…

— Но Жениным кулаком! — я не выдержал. Эти позорные воспоминания вывели меня из себя. Я не мог молчать. А затем спросил, — кстати, а где та кровать? Решили избавиться от нее после того, как меня выгнали?

— Мы не выгоняли тебя — ты сам ушел, — Лиза… То есть Фелиция говорила спокойно и легко.

— В каком смысле не выгоняли? Ты сейчас издеваешься надо мной? Вы сами мне дали понять, что я тут лишний! — говорил я на повышенных тонах. Хоть и прошло три года, эта тема все еще была очень важной и болезненной. С каждым ее словом шрам на моей спине будто горел, напоминая о своих грехах.

— Вот ты и порвался… А вот так. Ты это сам себе надумал. Я просто сказала тебе, что у нас с тобой ничего не выйдет, и я люблю Женю. Но это не значит, что мы выгоняли тебя. Ты мог и дальше жить и тусоваться с нами. Ты решил свалить — дело твое. Можешь мыслить только стереотипами.

— Да в смысле? Я! Я… Проехали, — я решил прекратить этот разговор, так как понимал, что он ни к чему хорошему не приведет. В лучшем случае, она просто обложит меня матом и пояснит за то, какой я придурок и не