Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

— Дорогой пеликан! Звездный час нам подарила судьба!

Большинство полагало, что Гендель Второй, пеликан и Карлик заперты в полицейском подвале. И вот они объявились на фоне идущих часов, раскланиваясь на все стороны.

— О чем же им спеть? — спросил Гендель.

Ответ пришел сам собой. Под аккомпанемент банджо полилась легкая и свободная импровизация о том, что нет больше в городе злой силы и теперь никто не остановит городские часы. Силу прогнал маленький отважный Карлик. И теперь все могут быть веселы и счастливы. Жизнь — это карнавал! Праздник! И так будет всегда!

Прием артисты встретили самый восторженный. Площадь ликовала. Даже Франсиско, жующий в это время апельсин, задрал голову и так простоял до конца песни. Когда артисты умолкли, он обернулся к Мануэлю:

— Ах, канальи! На свободе и выступают! А мы…

Апельсин выпал из рук Франсиско — клетка была отворена и петуха в ней не было. Франсиско обежал вокруг нее, заглянул снизу, сбоку — надежный электронный замок был вскрыт в один прием.

— А-а-а! — разнесся над площадью гортанный хриплый крик. Франсиско катался по брусчатке, то сжимаясь в комок, то раскидывая руки-ноги и при этом истошно вопя. К нему было не подступиться. Полицейский, не долго думая, принес огнетушитель — и вскоре Франсиско катался уже в пенной луже. Подъехал полковник. Клетка была осмотрена на предмет отпечатков пальцев. Франсиско ничего объяснить не мог, а только повторял, что на родине ему Мануэля не простят, убьют, — а если не убьют, то он сам себя убьет, ибо позора ему не пережить. И он опять принялся биться о камни головой.

— Это они! Проклятый Гендель и Карлик все подстроили! Остановили часы, а когда номер не прошел, запустили их и отвлекли всю площадь! И меня в том числе! Проклятые конкуренты! Знайте, у Мануэля никогда не было конкурентов! Это заговор! Заговор!

Что оставалось делать полковнику? Всю компанию: Генделя с пеликаном, Карлика и Франсиско опять забрали в полицию. Разбираться.

— Вилли! — пристал по дороге Карлик к сержанту, — Мне передавали, что ты обещал мне пять порций мороженого. Что-то у меня в горле пересохло от этого дебила Франсиско…

— Помню, помню… — отвечал Вилли, — Но теперь вы снова арестованы.

В участке полковник мобилизовал всех на поиски Мануэля. Одновременно было дано распоряжение подготовить похожего петуха и загримированного под Франсиско толстяка. К шести утра пара должна находиться на площади. Ничего не произошло. Было недоразумение — и все улажено. В Багдаде все спокойно, как говорит Мэр. Никто не сможет над нами посмеяться!

Однако полковник ясно осознавал, что насмешки еще не кончились.

Матвей удалился в переплетную, а общий интерес обратился к компьютеру «Кондзё». На мониторе светилось: Фридерик Франтишек Шопен «Траурный марш» Си бемоль минор из Сонаты N2, опус 35. Феликс Мендельсон Бартольди «Свадебный марш» До мажор из музыки к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь», опус 61.

— Остался еще один деликатный вопрос. Скорее всего, майор, это по вашей части, — кивнула в сторону «Кондзё» Клара.

Ризенкампф окинул машину взглядом опытного взломщика и с удивлением заметил: компьютер на пломбах, но, скорее всего, без сигнализации, — если только японцы не придумали очередной хитрой ловушки. В таком случае к хитрой машине даже страшно прикасаться, не только вскрывать! Тем не менее майор достал из кармана складной нож со множеством приспособлений и снял пломбы, а затем заднюю крышку-панель. Майор подумал, вылущил из складного прибора ножнички и собрался перекусить ими какой-то контакт. Потом, видимо, передумав, зашел в туалетную комнату и вернулся с бритвочкой «Жиллетт», разломил ее пополам и вставил эту пластиночку между панельками — по монитору пошли полосы, и вскоре на нем появилась невероятная абракадабра: «Карл Мария Вебер 246 для челесты, ударных и виолончели, ор. 040. Вебер Жорж Амадей „Хор и токката“ из балета „Искатели жемчуга“ ор. 00–00:/.!»

Сущий бред! В музыке никогда ничего подобного не существовало! Теперь это был не всемирный банк музыкальной памяти, как рекомендовал Кураноскэ, а компьютер-инвалид с перекрученным электронным мозгом. Майор вынул бритвочку.

— Вот и все. Теперь он не переменит своих решений. Это человека может заесть совесть, и он покается и расколется. Кроме того, на человека многое влияет: непогода, дурное настроение, измена жены. А компьютер есть компьютер. Счетчик.

— Ну вот, — улыбнулась Клара, — Осталось лишь договориться о полном молчании и… убрать со стола.

— Надо бы на прощание что-то сказать друг другу… — нерешительно предложил Свадебный.

Ткаллер разлил по рюмкам джин. Все ожидали, что же скажет он — директор зала.

— Всю жизнь передо мной стоял вопрос вопросов: что такое жизнь? Зачем она? И понял: суть ее не могут выразить философские трактаты или многотомные романы. Совсем другое — музыка. Она не должна быть десертом после обеда! Не должна и не может! Не прибегая к словам, она вызывает множество ассоциаций. И в этом смысле Шопен и Мендельсон — боги, поведавшие нам все о жизни и смерти.

Все выпили. В это время на площади взошло солнце. Площадь затихла, любуясь тем, как огненное светило вкатывается в город. Ризенкампф попытался налить себе еще джина, но неосторожно зацепил и опрокинул бутылку. Джин разлился по всему столу.

— Майор, — захлопотала Клара, — Надо чем-то вытереть…

Ризенкампф достал зажигалку — вспыхнуло голубое пламя, которое быстро расползлось вместе с джином по столу.

— Майор! Что вы делаете! — побледнел Ткаллер, — Пожары преследуют это место!

— Не волнуйтесь, — продолжал майор, — Огонь — это очищение. Это обязательный ритуал в конце карнавала, ибо все лучшее возрождается на пепелище великого хаоса. Вдобавок вся наша правда, которую мы тут придумали, пахнет джином. Итак, да здравствует огонь!

Со всеми вместе Ткаллер стоял возле стола, наблюдая, как меркнет голубой огонь.

— А теперь пора расходиться… — подытожил майор. Вместе с Кларой они покинули кабинет, чтобы через подвал уйти из зала.

С иронией взглянув на Марши, Ткаллер улыбнулся:

— Господа! Мы теперь совершенно одни. Может, хоть теперь вы мне скажете, кто же вы? Обещаю все хранить в тайне.

Марши растерялись. У Свадебного задрожала бровь:

— Как? — спросил он, — Вам все объяснять сначала?

— Столько лет живу, — расхаживал по кабинету полковник, — какими только кражами не занимался, но чтоб столько шуму было из-за какого-то петуха?

— Но ведь это не петух. Не пету-ух! — доказывал Франсиско, — Это уникальное явление природы! Провидец! Гордость нации! Я уж не говорю, что он мой кормилец. Все мое благополучие в нем одном! О! Проклятие всем! Всему этому городу, этому карнавалу, в первую очередь вам, вам, вам! — будто кинжалом указывал пальцем Франсиско на Карлика и Генделя Второго, — Одна шайка! Одна компания злодеев!