Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

— Трудновато вам пришлось без меня, — с ехидцей заметил майор, — Зато и здорово отличились в эту ночь. Не так ли?

— Так, — согласился полковник, — Я честно служу всю жизнь, за что и имею награды.

— Отлично. Получите очередной орден и будете служить до глубокого маразма, а меня увольте.

Полковник сразу не нашелся, что ответить. Вдруг в соседней комнате послышался резкий женский голос:

— Я требую немедленно пропустить меня к господину полковнику!

— Вот видишь, как жена исстрадалась, — Полковник предложил Ризенкампфу временно спрятаться в соседней комнате. Вдруг бедняжка не переживет такой внезапной радости?

— Я пришла, пока не поздно, хлопотать о вдовьем пенсионе, — начала Ева прямо с порога, — Вот мое прошение.

Полковник просмотрел прошение и принялся уговаривать вдову не спешить — может быть, муж еще найдется?

— Так! — Ева пристально посмотрела на полковника, — Значит, в пенсионе мне уже отказано. Отлично! Только не думайте, что я беззащитное создание. Я сумею постоять и за себя, и за покойника! У меня еще требования: пышные похороны за счет полиции! Панихида в кафедральном соборе, воинские почести и салют! Предусмотреть и оплатить место и для меня — мы всю жизнь не расставались! На могильном камне указать, что погибли геройски. Я тоже… погибаю…

— Да это же родная сестра Франсиско! Что это вы сегодня все о смерти и о траурных церемониях?

— У меня нет такого брата. Я всего лишь вдова майора Ризенкампфа.

— Мадам. Я должен вам сказать… Ваш муж, — полковник кивнул на дверь соседнего помещения, — там…

— Уже привезли труп? — всплеснула руками вдова.

И тут из туалетной вышел бледный, с совершенно исказившимся лицом Ризенкампф. Видно было, что слова жены на него подействовали. Ева на секунду растерялась, даже смутилась — но тут же кинулась навстречу.

— Генрих! Ты был в плену? Тебя били? Пытали? — Не дождавшись ответа, она заплакала, — Какое счастье! Я боролась! Я сражалась за тебя!

— Но почему ты так упорно и охотно называла себя вдовой?

Ева ощупывала мужа, проверяя, все ли цело, все ли на месте, сопровождая эту процедуру горячечными поцелуями. Тревожный вопрос мужа она оставила без внимания.

— Генрих, я знаю: у тебя выпытывали секретные сведения! Но ты не сломался! И даже не согнулся! Генрих, для меня ты всегда был героем! А здесь, мне кажется, тебя недостаточно ценят. Я приняла решение — тоже иду служить в полицию!

— А что, майор остается в полиции? — притворно удивился полковник, — Я думал, он вместе с трубочистом Гансом фланировать желает.

— Какой еще Ганс? И что за звук «ф-ф-ф» у вас, полковник? Решено: иду в полицию и занимаюсь с вами орфоэпией! Повторяйте: фла-ни-ро-вать…

— Пощадите! — взмолился полковник, — Мне нужно побеседовать с вашим супругом наедине: обидчики должны быть сурово наказаны.

— Ева, — попробовал нажать и майор, — иди домой… Испеки мои любимые булочки.

— Я испеку их здесь! Полковник, у вас есть мука, молоко и яичко?

— Ни птичек, ни яичек. Одни собачки. Но майор их не ест. Не кореец, — Полковник смотрел на Еву, как на законченную сумасшедшую.

В подвале бесновалась группа дрессированных собак, задержанных по обвинению в нарушении общественного порядка. Дежурный сообщил, что собаки давно не кормлены.

— Так покормите! — приказал в бешенстве полковник, — Тухлыми пирожками! Чтоб они околели! Все до единой!

— Как вы жестоки! — долбила свое Ева, — Без облагораживающего женского влияния полиции не обойтись!

Зазвонил телефон. Мэр интересовался новостями.

— Новость одна — этой ночью все посходили с ума. Даже животные, — как на духу выдал полковник, — Да и самого себя не узнаю. Вот — ору на всех…

— Так что, — ехидно спросил Мэр, — вызвать полицию из другого города?

— Дело не в полиции, — Полковник прикрыл трубку рукой и перешел на шепот: — В городе кто-то шалит… И этот кто-то имеет силы.

— И это говорит профессионал?

— Непредсказуемые события могут сбить с толку и профессионалов. А они уже валятся на наши головы. Прежде всего на мою и вашу.

— Не пугайте меня, — ответствовал Мэр, — Я посоветуюсь с заместителями и сообщу о своем решении. А теперь уже без десяти шесть — пора зал открывать. Без вас не обойтись.

— Лечу.

— На чем? — буквально понял Мэр.

— На пушечном ядре. Ха-ха! — демонически захохотал полковник, плюнул и швырнул трубку.

Ткаллер вновь прохаживался по центральному проходу слабо освещенного зала. Его беспокоило, что он скажет комиссии, которая вскоре соберется в его кабинете. Его мучила вина перед Маршами, что-то все же недосказано. Скверно получилось. Скверно. А уж с переплетами… и слов нет…

Вдруг из темных углов зала раздалось:

— Хи-хи!.. Хи-хи!..

Ткаллер замер. Он давно смутно ощущал, что за ним кто-то неотвязно наблюдает. Двигаясь вдоль стены, директор нащупал электрощит и принялся включать все подряд: боковые светильники, бра… Наконец вспыхнула центральная люстра. При свете подозрительные звуки пропали. Ткаллер постоял, тихонько опустил вниз кнопки выключателей и прошел в кабинет. В кабинете несколько стульев и кресло были опрокинуты, а небольшая люстра раскачивалась, отчего по кабинету прыгали тени. Кто же это озорничает? Марши? Или Кувайцев со страху?

Вдруг в дверь постучали.

— Да-да, — машинально ответил Ткаллер.

И вот тут случился еще один чрезвычайно неожиданный визит. В кабинет вошел загадочный субъект в твидовом костюме с темным бархатным шейным платком. Его пытливые и ужасно подвижные глазки так и бегали по кабинету, вдруг замирали и вновь принимались бегать и вращаться. Над верхней губой чернели тоненькие усики, а под нижней была треугольная эспаньолка. Причесан он был так, как порою причесываются изрядно поношенные кавалеры — прикрыв облысевшее темя височной прядью и зафиксировав все это лаком для волос. Голова незнакомца поблескивала, словно елочная игрушка. Высокий рост его еще более увеличивали остроносые туфли на конусообразном каблуке. Говорил незнакомец вкрадчиво, как бы боясь сказать что-то не то.

— Доброе утро, — сказал незнакомец как-то притворноласково, как говорят некоторые палачи-садисты, придя в камеру за жертвой, — Вы, судя по всему, так и не отдохнули за ночь. А впереди у вас, насколько я знаю, уйма работы…

Ткаллер собирался было спросить, с кем имеет дело, но незнакомец опередил его:

— Да вы меня знаете… с некоторых пор. Правда, мы общались, можно сказать, односторонне, — Тут незнакомец привычно хихикнул и, увидев, как расширились зрачки Ткаллера, постарался его успокоить: — Да… Вот надо бы теперь и поговорить. Присядем.