Зияющие высоты - Александр Зиновьев

Кончился юбилейный год. Еще три года в Журнале допечатывали оставшиеся от него материалы. Начали готовиться к новому предстоящему через десять лет юбилею и печатать подготовительные материалы. Но поскольку установка на промежуток между юбилеями по каким-то причинам (наверняка, происки реакции!) задержалась, образовался промежуток, который не знали, чем заполнить. Секретарь заявил на заседании, что редколлегия не справляется, и потребовал ее укрепления. Создали комиссию, в которую вошли передовики предприятий, пенсионеры и видные представители. Комиссия начала допрос пострадавших. Претендент срочно вернулся из внеочередного отпуска. Стоит мне отлучиться на неделю, орал он на Мыслителя и всех прочих сотрудников редакции, как начинается бардак! Полная беспомощность! Все надо делать самому! Не хотите работать, так и скажите честно и открыто! Держать не буду!

Мыслитель предложил гениальный план - выпустить серию совместных номеров: ибанскопольский, армянскобиологический, генетикочувашсконемецкий, а также номер, посвященный союзу естествознания, науки и физики. Начать решили с интервью Академика, который только что выпустил сотый том своего эпохального труда "Одна минута одного открытия". Поскольку Академик страдал неизлечимым словонедержанием, вследствие чего при разговоре с ним его пасть приходилось затыкать специально изготовленным кляпом с глушителем, интервью поручили написать самому Мыслителю. Потом Претендент встретился с Кисом, который писал статью за самого главного руководителя реакции Троглодита. В статье давалась погромная критика Претендента. У меня гениальная идея, сказал Претендент, и они перешли на шепот. Только никому ни гу-гу, сказал Претендент. И Неврастенику, спросил Кис. Ему в особенности, сказал Претендент. Он ненадежен. И нашим. И вашим.

Только официальная идеология может стать полноценной и даже великой идеологией. Неофициальные идеологические образования, как правило, несамостоятельны, уродливы, неустойчивы. В дальнейшем я буду иметь в виду только официальную идеологию. Я не собираюсь при этом строить целостную теорию идеологии. Я лишь хочу обратить внимание на некоторые стороны дела, важные с точки зрения перспективы социальных преобразований.

Официальная идеология - это идеологическое учение и идеологическая организация людей. Задачи последней общеизвестны: поддерживать учение, следить за его чистотой (охранять от ревизий и ересей), следить за единством (охранять от сект и расколов), пропагандировать его людям, следить, чтобы к нему относились с почтением, искоренять тех, кто выражает к нему недоверие, и т.д. Идеологическая организация не есть просто одна из организаций общества наряду с другими (аналогичная, например, министерству какой-то отрасли промышленности или даже армии). Она есть организация общества в целом с этой точки зрения. Она пронизывает все сферы общественной жизни. Помимо многочисленных специальных учреждений различных рангов (Отделы, Институты, Школы, Группы и т.п.), профилей и функций, идеологической работой занимается многомиллионная армия агитаторов, пропагандистов, корреспондентов, журналистов, писателей, художников, ученых. От мала до велика. Газеты, журналы, радио, телевидение, книги, кино, концерты, театры. Почти каждый начальник отчасти есть идеологический работник. И огромная армия добровольцев. Особенно - пенсионеры. Особенно - отставные полковники. Почти каждый гражданин, достигший определенного возраста и имеющий маломальски терпимое образование, потенциально есть идеологический работник. И способен быть им, на самом деле, в силу особенностей отправления идеологических функций в нашем обществе и грандиозной организации идеологического просвещения (если можно так выразиться). И лишь благодаря этой системе идеологическое учение становится могучим фактором общественной жизни. Оно немыслимо вне этой системы как явление социальное. Вне этой системы оно есть лишь совокупность текстов, которые можно рассматривать с самых различных точек зрения - с исторической, физической, логической, эстетической. Однако, если мы хотим их рассматривать именно как идеологические тексты, мы ни на минуту не должны забывать о деятельности могущественной организации людей. И тот, кто намерен посягнуть на идеологическое учение без учета этого обстоятельства, будет выглядеть как наивный младенец или безумец. Но это еще не все. Это еще только начало.

Прошедший период растерянности был в высшей степени поучителен со многих точек зрения. Поучителен он и в плане рассматриваемой темы. До наступления этого периода казалось, что стоит сбросить идеологические оковы, превращающие способных писателей, художников, ученых и т.д. в бездарных лгунов, холуев и кретинов, как наступит расцвет всего и вся. В этот период перед людьми открылись огромные возможности. А много ли сделалось? Кое-что. И дело тут не в том, что не успели или не дали. Другого и не было. Отсутствие давления со стороны этого другого было одной из причин того, что возможности оказались неиспользованными. Все, что смогли, сделали. Сделали все то, что смогли. Дело в том, что подавляющая масса людей, не смогла сделать ничего другого потому, что ей это и не нужно было делать. Как выяснилось с полной очевидностью, подавляющая масса людей, так или иначе причастных к идеологии (кстати сказать, аналогичное явление имело место и в других сферах общественной жизни), оказалась заинтересованной именно в той форме официальной идеологии, какую они имели, представляли и потребляли. Она оказалась удобной почти для всех. Я не утверждаю ничего о том, какой она оказалась с точки зрения экономических, политических и других последствий. Я не утверждаю, что она оказалась хорошей. Я не утверждаю, что она оказалась плохой. Я лишь утверждаю, что она оказалась подходящей. И думать, будто она держится только на насилии ошибочно. Она принимается также и добровольно. Не берусь высчитывать проценты добровольности, безразличности и принудительности. Я не апологет этой идеологии. Но я считаю своим долгом констатировать следующий факт. Если даже по каким-то причинам аппарат идеологического принуждения перестанет действовать (например, будет физически разрушен), какие-то элементы официального идеологического учения сохранят свое значение в качестве добровольных элементов той или иной (официальной или неофициальной) идеологии. Мы здесь имеем дело все-таки с великой идеологией. Если бы это было не так, то не было бы проблемы. И кстати сказать, всеобщее презрение и пренебрежение к официальной идеологии ничуть не лишает ее статуса великой.

На свой страх и риск Мазила вылепил надгробие в глине в натуральную величину. Болтун, увидев его, ахнул. Никогда бы не подумал, что это будет так здорово. Эффект масштаба, сказал Мазила. И потом, какая бы это ни была маленькая частичка от меня, она сделана бескомпромиссно. Это все равно я. А в мраморе это будет смотреться очень и очень неплохо. Если этот мрамор будет, сказал Болтун. И все-таки, это Мазила двадцатилетней давности, да и то частичный. К тому же если дадут поставить. Начались снова комиссии, просмотры, утверждения. И завершились они успешно. Наконец главный архитектор Ибанска изъявил желание посмотреть надгробие. Дважды он выехал, но не доехал. Дважды его срочно вызвали вверх. Теперь он обещал быть наверняка, если не произойдет ничего непредвиденного.