Нарцисс и Златоуст - Герман Гессе

— Слава Иисусу Христу, — сказал патер и поставил светильник на стол. Златоуст что-то пробормотал в ответ, опустив глаза долу.

Церковник молчал. Он стоял в ожидании и молчал, пока Златоуст не заволновался и не поднял испытующий взгляд на человека, стоявшего перед ним.

Человек этот, к своему смущению обнаружил Златоуст, не только носил мантию, какие носят отцы в Мариабронне, на нем был и знак, говоривший о звании настоятеля.

Только сейчас взглянул он настоятелю в лицо. Это было худое лицо с ясными и строгими чертами и очень тонкими губами. Это было лицо, которое он знал. Как зачарованный смотрел Златоуст в это лицо, насквозь пронизанное духом и волей. Взяв неуверенной рукой светильник, он поднял его и поднес к лицу незнакомца, чтобы увидеть его глаза. Он увидел их, и светильник в его руке задрожал, когда он ставил его на стол.

— Нарцисс! — едва слышно прошептал он. Все вокруг него пошло кругами.

— Да, Златоуст, я был Нарциссом, но уже очень давно сменил это имя, ты, вероятно, забыл. Со времени пострижения меня зовут Иоанн.

Златоуст был потрясен до глубины души. Весь мир вдруг переменился, и неожиданный спад нечеловеческого напряжения грозил удушить его; он дрожал, голова его кружилась и казалась пустым шаром, желудок свело. Глаза жгли подступившие слезы. Зарыдать и упасть в слезах в обморок — вот то, чего страстно хотелось ему в этот момент.

Но из глубины юношеских воспоминаний, вызванных появлением Нарцисса, поднялось предостережение: когда-то, мальчиком, он уже плакал, давая волю чувству, перед этим прекрасным строгим лицом, перед этими темными всезнающими глазами. Это не должно повториться. Словно призрак, снова возник перед ним в самый необычный момент его жизни этот Нарцисс — вероятно, для того, чтобы спасти ему жизнь, а ему опять разразиться рыданиями и упасть в обморок? Нет, нет и нет. Он возьмет себя в руки, обуздает сердце, усмирит желудок, прогонит головокружение. Только бы не показать сейчас свою слабость.

Неестественно спокойным голосом он наконец проговорил:

— Позволь мне и впредь называть тебя Нарциссом.

— Называй меня так, милый. Ты не хочешь подать мне руки?

И снова Златоуст превозмог себя. Совсем как когда-то, в школьные годы, он заставил себя ответить по-мальчишески упрямым, слегка насмешливым тоном.

— Извини, Нарцисс, — холодно и чуть высокомерно сказал он. — Я вижу, ты стал настоятелем. А я все еще бродяга. И кроме того, наша беседа, как ни желанна она мне, к сожалению, не может продолжаться долго. Ибо я, видишь ли, приговорен к виселице и через час, если не раньше, буду, вероятно, повешен. Это я говорю только для того, чтобы объяснить ситуацию.

Нарцисс и бровью не повел. Мальчишество и легкое бахвальство в поведении друга изрядно позабавили его и в то же время растрогали. Но стоявшую за этим гордость, которая не позволила Златоусту со слезами броситься ему на грудь, он воспринял с пониманием и глубоким одобрением. Воистину, он тоже не так представлял себе их свидание, но эта маленькая комедия вызвала искренний отклик в его душе. Только так и не иначе Златоуст мог снова быстро завоевать его сердце.

— Ну что же, — сказал он, тоже прикидываясь равнодушным. — Я, кстати, могу успокоить тебя относительно виселицы. Ты помилован. Мне поручено сказать тебе это и взять тебя с собой. Ибо здесь, в городе, тебе больше нельзя оставаться. У нас будет достаточно времени, чтобы поговорить друг с другом. Ну так как же, ты все еще не хочешь подать мне руку?

Они потянулись друг к другу и застыли в долгом рукопожатии, чувствуя глубокое волнение, но в словах, ими произносимых, еще некоторое время продолжали звучать чопорность и притворство.

— Хорошо, Нарцисс, мы, стало быть, покинем этот малопочтенный приют, и я присоединюсь к твоей свите. Ты возвращаешься в Мариабронн? Да? Очень хорошо. А как? Верхом? Отлично. Значит, и для меня нужно будет найти лошадь.

— Найдем, друже, и уже через два часа отправимся в путь. О, что это с твоими руками? Бог ты мой, они так сильно поцарапаны, распухли и все в крови! О, Златоуст, как они с тобой обошлись!

— Не волнуйся, Нарцисс. Я сам так изуродовал себе руки. Я ведь был связан и хотел освободиться. Это оказалось нелегко, скажу тебе. Кстати, было довольно смело с твоей стороны войти ко мне вот так, без сопровождения.

— Почему смело? Ведь не было никакой опасности.

— О, была маленькая опасность быть убитым мной. Так по крайней мере я задумал. Мне сказали, что придет священник. Я должен был убить его и бежать в его одежде. Хороший план.

— Ты, значит, не хотел умирать? Хотел защищаться?

— Конечно, хотел. Правда, мне и в голову не пришло, что священником окажешься ты.

— И все же, — задумчиво проговорил Нарцисс, — это был довольно мерзкий план. Ты и в самом деле мог бы убить священника, который пришел исповедовать тебя?

— Тебя нет, Нарцисс, конечно, нет, и, я думаю, никого из твоих патеров в мариаброннских мантиях. Но любого другого священника — да, можешь не сомневаться.

Голос его вдруг стал печальным и мрачным.

— Это был бы не первый человек, которого я прикончил.

Они помолчали. Оба чувствовали себя неловко.

— Об этих вещах, — холодно сказал Нарцисс, — мы поговорим позже. Ты сможешь исповедаться мне, если захочешь. Или просто рассказать мне о своей жизни. Мне тоже есть о чем поведать тебе. Я заранее радуюсь этому… Пойдем?

— Еще минуточку, Нарцисс! Мне вспомнилось, что однажды я уже назвал тебя Иоанном.

— Не понимаю.

— Разумеется, не понимаешь. Ты ведь ничего не знаешь. Это было много лет тому назад, когда я дал тебе имя Иоанн, и оно навсегда останется с тобой. Я, видишь ли, был раньше скульптором, резчиком по дереву, и надеюсь, что снова стану им. И лучшая скульптура, которую я тогда сделал, — скульптура апостола в натуральную величину, изображала тебя, но названа была не Нарциссом, а Иоанном. Апостол Иоанн у подножия креста.

Он встал и подошел к двери.

— Ты, стало быть, думал обо мне? — тихо спросил Нарцисс.

— О да, Нарцисс, — так же тихо ответил Златоуст, — я думал о тебе. Всегда, всегда.

Он резко открыл тяжелую дверь, в склеп заглянуло блеклое утро. Больше они не говорили ни о чем. Нарцисс взял его к себе в комнату для гостей. Молодой монах, сопровождавший настоятеля, укладывал багаж. Златоуст получил завтрак, его руки обмыли и слегка перевязали. Вскоре привели лошадей.

Когда они садились на них, Златоуст сказал:

— У меня к тебе еще одна просьба. Давай проедем через Рыбный рынок, там у меня небольшое дело.

Они отъехали. Златоуст обвел глазами все окна замка: не стоит ли в одном из них Агнес. Но больше он ее не видел. Они проехали через Рыбный рынок; Мария очень о нем тревожилась. Он простился с ней и с ее родителями, тысячекратно поблагодарил, обещал заглянуть как-нибудь еще и уехал. Мария до тех пор стояла у ворот, пока всадники не скрылись из глаз. Хромая, она медленно вернулась в дом.