Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

В тесной служебной комнате на задворках Александровского дворца капитан императорской гвардии Андрей Иванович Шатилов, служащий отделения безопасности императорских дворцов, рассматривал бумаги, поступившие за наблюдаемым номер 28,487Б. Это было рядовое дело из сотен, каждый день проходивших через его руки. Между тем капитан занимался только Санкт-Петербургом с окрестностями. Другие офицеры отвечали за Москву и губернии. Отметив, что наблюдаемый номер 28,487Б — придворная дама императрицы, Шатилов немедля заинтересовался, потому что огромное количество лиц из дворцовой обслуги уже было завербовано и состояло на оплате. Капитан считал — и у него были на то основания, — что мало есть мест, сравнимых с дворцом по возможностям сбора точной и проверенной информации из первых рук. И, надо признать, деятельность номера 28,487Б за пределами Царского Села только укрепляла подозрения. Она принимала ухаживания богатого молодого аристократа Шапорова, отец которого имел разветвленные связи в кругах вольнодумцев самого широкого политического спектра, от социал-революционеров на крайне левом фланге до еще более сомнительных элементов на крайне правом. Шапоров-отец, мрачно подумал капитан, не первый из тех, кто в тревожные времена старается подстраховаться где только можно. Но тут еще и англичанин, Пауэрскорт, с которым ее видели в трех различных местах, включая Императорский яхт-клуб, где они расспрашивали всех и каждого об этом покойнике, Мартине. Пауэрскорт, прочитал капитан в деле, сейчас отбыл в Англию, но в ближайшем будущем должен вернуться. Он что-то вроде высокопоставленного сыщика, и расследует смерть бедолаги Мартина. Скоро, очень скоро, подумал Шатилов, мы призовем госпожу Бобринскую к ответу. Таким образом мы дадим знать этому дураку англичанину, чтоб не лез, куда его не просят.

Контора Эванса, Уоткинсона и Рэгга располагалась в красивом особняке постройки позапрошлого века, в самом конце Хай-стрит, недалеко от приходской церкви. Стены приемной были украшены гравюрами элегантных морских клиперов, когда-то пересекавших Атлантику, чтобы привезти в Европу китайского чаю. Распоряжался же там седобородый старец, до того ветхий, что, казалось, начал он свою карьеру в эпоху Крымской войны. Мистер Рэгг, мистер Теодор Рэгг, было сказано Пауэрскорту, примет его, если он соблаговолит подняться вон тем путем на второй этаж.

Рэгг оказался джентльменом лет пятидесяти, с небольшими ухоженными усами и настороженным взглядом карих глаз. Супруге мистера Рэгга, если таковая имелась, следовало бы намекнуть мужу, что лучшие времена его коричневого костюма уже давно прошли. Но вот существует ли эта миссис Рэгг? Пожалуй, что да, решил Пауэрскорт. Вот Люси — она в таких вещах разбиралась безошибочно.

— Полагаю, причина вашего визита — мистер и миссис Мартин, не так ли, лорд Пауэрскорт? — произнес Рэгг голосом, в котором явно читалось неприязнь к сыщикам как классу и особенно к тем, которые лорды.

— Да, это так, — любезно ответил Пауэрскорт. — Видите ли, министерство иностранных дел поручило мне заняться расследованием смерти мистера Мартина, он умер в Санкт-Петербурге.

— В самом деле? Я мог бы сказать, однако, что мы находимся в Тонбридже, а не в российской столице.

Пауэрскорт понял, что на эту перепалку может уйти весь день, и перешел к делу, спросив:

— Оставил ли кто-либо из покойных супругов завещание?

— Нет, — ответил Рэгг.

— К кому же в таком случае отходит поместье?

— Полагаю, я не вправе посвящать вас в это, лорд Пауэрскорт.

— Как угодно, — живо ответил тот, — но если не посвятите, завтра здесь будет полиция, и уж они-то отнимут у вас еще больше вашего драгоценного времени, чем я, мистер Рэгг. Вы как, умеете стенографировать? Некоторые полицейские в Лондоне делают это просто со скоростью света. Я сам так и не научился. А что касается местных, то весьма велика вероятность того, что полицейские, медленно стенографирующие ваши показания, займут у вас целых полдня. И если вдруг вы примете решение с полицией не сотрудничать, то тогда вам придется иметь дело с юристами Форин-офиса. Славные люди, эти юристы, но несколько… грубоватые, знаете ли.

— Насколько нам известно, наследник — мистер Сэмюэл Мартин, он отдаленный родственник, — довольно-таки злобно сказал Рэгг.

— Адрес, мистер Рэгг, адрес?

— Я не обязан предоставлять вам такие данные.

— Мистер Рэгг, мы ведь говорим с вами об убийстве — а может быть, даже двух, — и вы отказываетесь сообщить адрес? Послушайте! — У Пауэрскорта мелькнула мысль. — А не представляете ли вы, случаем, интересы и мистера Сэмюэла Мартина тоже?

— Нет, не представляю. Его адрес — Лондон, Хорсни-лейн, 128.

— Я слышал, — продолжил наступление Пауэрскорт, — что из-за этого поместья когда-то кипела семейная дрязга. Это правда?

— Да, чрезвычайно интересное было дело.

Теодор Рэгг как-то внезапно повеселел. С чего бы это, подумал Пауэрскорт. То ли его смягчило воспоминание о юридической увлекательности того дела, то ли мысль о полученном тогда солидном гонораре? Ответ на этот вопрос Пауэрскорт тут же и получил.

— Замечательное было дело, милорд, замечательное, — продолжил юрист с мечтательным выражением глаз. — Пять лет длилось, полных пять лет, пока не разрешилось в палате лордов.

Пять лет гонорарных выплат, понял Пауэрскорт, и тут заметил, что у Рэгга кровоточат десны, — да так, что ему приходится постоянно сглатывать, чтобы не потекла по подбородку кровь. Может, этим и объяснялось его дурное настроение в начале разговора? Может, он боится дантистов?

— Старый мистер Мартин — тот, который оставил завещание в пользу покойного мистера Родерика Мартина, — под конец жизни очень болел, лорд Пауэрскорт. Это было лет двадцать назад. Разум его слабел. Мистер и миссис Родерик Мартин в то время находились за границей по делам Форин-офиса, они тогда были совсем молоды, так что мистер Сэмюэл Мартин приехал сюда с женой, чтобы присматривать за престарелым мистером Мартином. Видите ли, если память мне не изменяет, мистер Родерик Мартин состоял с ним в двоюродном родстве, а мистер Сэмюэл Мартин — в троюродном, вроде как внук двоюродного брата. У нас тогда, во время процесса, на стене висел плакат с их генеалогическим древом. Этот Сэмюэл Мартин старался отвадить от дома личного врача старика, доктора Моргана, но тому очень не нравилось, что происходит в доме, и он, доктор то есть, когда мог, продолжал посещать больного, прислуга впускала его через черный ход. Потом Сэмюэл Мартин пригласил другого врача, человека, которого никто не любил, по имени Уэст, Барнабас Уэст. И когда старый джентльмен скончался, этот Сэмюэл Мартин предъявил новое завещание, подписанное за две недели до смерти, согласно которому дом, земли и деньги отходили ему, Сэмюэлу, а в свидетелях, помимо прочих, значился и доктор Уэст. И тут Сэмюэл Мартин с супругой быстренько въехали в Тайбенхэм-Грэндж и вступили во владение наследством. Родерик Мартин, вернувшись на родину, тут же заявил, что второе завещание — подделка, и предъявил суду первое, подписанное за десять лет до того и хранившееся здесь у нас в сейфе. Как правило, юристы настаивают на том, что приоритетна последняя воля завещателя, так что мистеру Родерику предстояло доказывать обратное. В общем, милорд, мы шутили, что это станет как «Джарндис против Джарндиса»[13], «Мартин против Мартина», новый адвокат каждые полгода, новые судьи в апелляционном суде, которые не в курсе дела. Но в конце концов доказали, что одна из подписей свидетелей второго завещания — подделка, и на этом дело и кончилось.