Не доверяйте кошкам! - Жиль Легардинье

— Она не страдала?

— Уверяю вас, нет. Мы увеличили дозировку морфина. Нам пришлось отправить тело в морг, но вы можете ее увидеть. Она оставила для вас какие-то бумаги.

— Я скоро приеду. Мне нужно просто сообразить, как спланировать день.

— Как пожелаете, мадемуазель, срочности уже нет…

Завершив разговор, я села прямо там, где стояла. Слезы полились сразу же, теплым ручьем. Я плакала и гладила ее растения. Она не увидит последнего цветения своего огорода. Эта боль отличалась от той, что я испытала, когда Давид разбился на скутере. В ней не было протеста, ярости, лишь безграничная печаль. Впервые это чувство меня настигло, когда умер соседский пес Торнадо. Пока мои родители разговаривали с его хозяевами, я сквозь приоткрытую дверь увидела его труп. Пес больше не лаял, не бежал ко мне со своим мячиком. Я бросилась в глубь сада и спряталась в яме за клумбой с лилиями. Там было мое секретное укрытие. Сейчас я бы многое отдала, чтобы снова там оказаться. В тот день мои родители искали меня, звали, но я не отзывалась. Мне нужно было побыть одной. Лишь с наступлением темноты отец, еще раз обыскав весь сад, пока полиция вела поиски на улице, увидел меня в свете своего фонарика, съежившуюся, как испуганный воробей. Он прижал меня к себе, и мы вместе заплакали. Это был мой первый раз, моя первая встреча со смертью, первый уход существа, которое я любила. С тех пор я видела и другие смерти. Второй случай произошел несколько месяцев спустя и преподнес мне важный урок. Когда скончался мой дядя Луи, я не плакала. Честно говоря, мне даже не было грустно. Я с ужасом осознала, что соседский пес был мне намного дороже этого ворчливого старика. Мне стало стыдно, но с тех пор я научилась смотреть правде в лицо. Когда честен сам с собой, не станешь любить людей только потому, что, по мнению окружающих, должна это делать, или потому, что в ином случае тебя будет грызть совесть. В горе человеком движет не логика, а нечто другое. Иррациональное чувство, со всей силой проявляющееся только в такие дни, как сегодня. Мадам Рудан умерла, и мне от этого очень плохо.

Когда я приезжаю в больницу, все обращаются со мной так, словно я ее родственница. Мне предлагают взглянуть на тело. Я соглашаюсь. Алиса не похожа на себя, я ее не узнаю. Может, из-за резкого света неоновых ламп, а может, потому что в ней нет больше жизни. Еще два часа назад я собирала ее урожай, а теперь стою здесь и не решаюсь коснуться ее лба, опасаясь того, что почувствую. И все же я должна дать ей этот прощальный знак любви. Меня встречает чудовищный холод. Я снова начинаю плакать, целую ее. Она не была мне родной, однако я знаю, что ее уход оставит в моей душе огромную пустоту.

— Как вы распорядитесь насчет похорон?

— Вам нужен ответ прямо сейчас?

— Хотелось бы знать, будете вы кремировать тело или предадите земле?

— Я ее похороню. На северном кладбище должен быть семейный склеп. Там уже лежат ее мать и отец. Вы уверены, что, кроме меня, нет других родственников?

— Это вам лучше знать. В ее карточке указаны только вы, и все бумаги она оформила на ваше имя.

— Какие бумаги?

Мой собеседник протягивает мне довольно пухлый конверт. Я выхожу и сажусь в коридоре административного крыла. Вскрываю конверт. Сверху фотография ее брата. Под ней официальные бумаги, документы с печатями нотариуса, доверенность, еще какие-то напечатанные листы. Все датировано одним числом и, похоже, было подписано на прошлой неделе, на следующий день после нашей последней встречи. Среди документов есть еще один конверт, на котором от руки написано мое имя. Я открываю его:

«Дорогая моя Жюли!

Я чувствую, что скоро уйду, и не уверена, что продержусь до твоего следующего визита, поэтому диктую это письмо медсестре. У меня не особенно много имущества, и, не имея родных, я счастлива оставить все тебе. У меня к тебе есть еще одна, последняя, просьба. Похорони меня рядом с братом и родителями. Так мы снова соберемся одной семьей. Приходи иногда нас навещать, мне будет приятно. Квартира отныне оформлена на твое имя. Стоит она недорого, но это поможет тебе встать на ноги и продолжить учебу. Надеюсь, у тебя с Риком все сложится и вы будете счастливы. Я бы хотела увидеть вас вместе. Ты стала последним солнечным лучиком в моей жизни. Я словно обрела дочь, которой могла бы гордиться. Ты задаешь себе много вопросов. Я знаю, что ты обязательно найдешь на них ответы. Ты еще в том возрасте, когда не нужно следить за прогнозом погоды, чтобы делать то, что хочется. Это только старикам важно знать, прежде чем выходить на улицу. Спасибо за все, ты подарила мне счастье, на которое я уже не надеялась. Никогда не забывай, моя девочка, какой бы несчастной ты себя ни чувствовала, у тебя есть шанс, потому что ты жива и все еще возможно.

Целую тебя,

Алиса».

В четверг после обеда мадам Бержеро осталась в булочной одна. Софи, Ксавье и Майлис сопровождают меня на кладбище. Рик тоже с нами. Я не знаю, что больше меня потрясло: смерть Алисы или то, что мои друзья сделали все возможное, чтобы не оставлять меня одну. Я прижимаю к себе фотографию ее брата и письмо от нее. Дождя нет, но небо серое и мрачное. Мы все одеты в черное и ждем катафалк, стоя возле кладбища. Ветер срывает с тополей желтые листья. Мы молчим, но главное — мы вместе.

Когда приходит машина, мы следуем за ней до аллеи, где могильщики вскрыли семейную могилу. Я наблюдаю за происходящим в состоянии прострации. Словно в замедленной съемке, вижу, как сотрудники похоронного бюро выносят гроб и ждут моего сигнала, чтобы опустить его вниз. Он встает прямо над гробом ее брата. Мне хочется верить, что теперь они встретятся в другом мире и вновь обретут друг друга, чтобы больше никогда не терять.

Я стою на краю могилы. Помогаю разложить цветы. Софи плачет. Для нее это трудное испытание, ведь она потеряла отца всего год назад. Ксавье и Майлис стоят с серьезными лицами, не сводя с меня глаз. Рик словно прячется за ними. Я немного отступаю, чтобы мужчины могли сделать свою работу, и замечаю его взволнованное лицо. Похоже, дело здесь не только в сопереживании, но и в чем-то более личном.

Мы остаемся до самого конца, пока не ставят на место плиту. Скоро на ней выгравируют еще одно имя. Катафалк уезжает. На кладбище безлюдно. Я не умею молиться. Просто наклоняюсь и глажу надгробный камень. И тихо шепчу:

— Доброй ночи, Алиса. Поцелуйте их за меня. Я скоро вернусь, обещаю.

Наверное, я и впрямь внушаю жалость, поскольку все в булочной со мной очень приветливы. Меня терзает ситуация с Риком. Расхождение между нашей видимой жизнью и тем, что мне известно, слишком велико. Стыдно, но смерть мадам Рудан избавляет меня от расспросов по поводу моего расстроенного вида.

У меня больше не получается чему-либо радоваться, я думаю только о его плане ограбления и об открытии музея Дебрей, дата которого неумолимо приближается. Осталось всего две недели. Собирается ли он провернуть свое дело накануне? Сбежит ли сразу после этого? Предложит ли уехать с ним? Пока он ведет себя как ни в чем не бывало, а я медленно схожу с ума.