Бандитский Петербург. 25 лет спустя - Андрей Константинов

– Поймите, Андрей, – говорил Карабас уже в ресторане, где он предложил продолжить беседу. – Пройдут годы, и все у нас в России устаканится. Нынешние бандиты станут солидными предпринимателями, бизнесменами, может быть, даже издателями и меценатами. В мировой истории такое уже было – в США. Так вот, в далеком будущем историкам наверняка будет интересно знать – с чего, с какого капитала зарождались могущественные корпорации и финансовые империи. Откуда взять эти сведения? В том числе и из старых книг и газет. Понимаете? О нас в будущем будут судить и по тому, что вы напишете сегодня. Это понимают не все из нашей среды, но те, кто понимает, безусловно, заинтересованы в объективной информации о нас…

Карабас не шутил. Он вертел в руках полупустой фужер, смотрел куда-то поверх моей головы и мыслями был далеко в грядущем. Я усмехнулся, и Карабас вернулся в день сегодняшний.

– Понимаю, о чем вы подумали, – сказал он. – Нет, я не имею в виду себя лично – не настолько я тщеславен. Я говорю о всем явлении в целом. Нынешний бандитизм в России переходного периода от социализма к капитализму – это не примитивная уголовщина, в чем пытаются уверить обывателей наши оппоненты из ментовки. Это сложное и интересное социально-экономическое явление – между прочим объективное, как любая историческая закономерность… А что касается личностей… В США сейчас вышла книга – «История американской преступности» – настоящий бестселлер! Не читали? Я пришлю вам экземпляр… Может быть, когда-нибудь нечто подобное выйдет и у нас, и это тоже будет безумно интересно! Вот только кто будет ее писать? Я лично опасаюсь однобокого, предвзятого подхода, ведь большинство пишущих на криминальные темы получают информацию из милиции, а ее вряд ли можно назвать абсолютно объективной. Нас часто изображают этакими тупыми монстрами, которые выжигают деньги из людей утюгами и паяльниками…

И Карабас пустился в долгие рассуждения, суть которых сводилась к тому, что все – люди, в том числе и бандиты, поэтому и среди них бывают хорошие и плохие, честные и подлые, трусливые и смелые, жестокие и добрые, жадные и щедрые. Карабас приводил многочисленные примеры в подтверждение своих слов, правда, все примеры были обезличенными, там, где следовало назвать кличку или имя, он, с небольшой паузой, говорил «один человек» или «другой человек». «Человеками» Карабас называл исключительно бандитов, говоря же о бизнесменах, он употреблял словосочетания «один барыга» или «другой барыга».

Я начал уже немного уставать от разговора, который на самом деле был практически монологом, как вдруг Карабас, рассказывая о методах получения денег с должников, произнес следующее:

– Лично я – против физической жестокости. Всегда есть другие методы. Например, моих должников никто не пытает и не мучает. Если они не могут отдать долг, их просто доставляют в мое имение, где они отрабатывают то, что задолжали. На селе рабочие руки – большой дефицит.

Я стал расспрашивать его об этом подробнее, но Карабас неожиданно замкнулся, свернул беседу, и мы распрощались, договорившись о том, что этот разговор будет не последним.

Все последующие встречи я возвращался к теме карабасовского имения и трудящихся там должников, но он особого энтузиазма не проявлял, пока однажды, махнув рукой, не сказал в сердцах:

– Да что ты прицепился ко мне с этой фермой? Что да как… Поехали со мной туда на выходные, сам все и увидишь!

Может быть, он сказал это, погорячившись. Видимо, думал, что я откажусь от поездки. Но я согласился. Правда, от момента его приглашения до самой поездки прошло почти полтора месяца – то у него возникали срочные дела, то барахлила машина, то еще что-то.

Мне казалось, что Карабас сам не рад тому, что меня пригласил, а время тянет, чтобы на ферме его все успели привести в то состояние, когда безопасно было бы показать ее журналисту. Наконец он позвонил мне в одну из пятниц:

– Завтра я еду на ферму. Поедешь?

– Конечно!

– Я буду у твоего дома в шесть утра.

На следующее утро вишневый «мерседес» стоял у моего подъезда. Карабас сидел за рулем, на пассажирском сиденье расположилась красивая женщина.

– Моя жена. Андрей, – представил он нас друг другу.

Я спросил, далеко ли нам ехать.

– Километров четыреста, часа за четыре доедем.

– Это по нашим-то дорогам?

Карабас хмыкнул.

– Все ругают наши дороги, а ругать надо наши машины, – сказал он, любовно поглаживая руль «мерседеса».

Мы отправились в путь. Когда проехали километров сто, Карабас повернулся ко мне и предложил:

– Ты ляг, поспи.

– Да я не хочу…

– А ты все равно ляг, – и я понял, что он не хочет, чтобы я запомнил дорогу.

Машина поворачивала, петляла, негромко играл магнитофон…

– Просыпайтесь, подъезжаем, – потрясла меня за плечо супруга Карабаса.

Я сел.

Карабас обернулся ко мне, потом высунул руку из окна и довольно сказал:

– Кому принадлежат эти поля и леса? – и ответил сам себе: – Маркизу Карабасу! А вот и мое имение.

Имение Карабаса представляло собой хутор, стоящий на небольшой возвышенности. Очень большой дом, служебные постройки, баня, сад и просторный загон для скота. Вокруг дома проложена толстая стальная проволока, к которой цепями были пристегнуты два огромных волкодава. Волкодавам это позволяло ходить вокруг всего хутора. Перед домом стоял небольшой красный трактор.

Из избы вышли четверо мужчин, трое еще не старых, а один седой и колченогий.

– Батюшки, приехали! А мы уж и не ждали! Радость-то какая! – запричитал колченогий. В бурных проявлениях его «радости» чувствовались фальшь и испуг.

– Режь барана, – коротко бросил Карабас, проходя в избу. Молодые в это время удерживали рычащих волкодавов.

– Барашка-то нетрудно, сей момент, но, может быть, и не надо? Вечером Иван лося подстрелил, сейчас котлеток навертим, печеночки поджарим? А? Баньку, баньку-то истопить? – суетился колченогий.

Карабас вопросительно глянул на меня и сказал:

– Бани не надо, времени мало. А лося готовьте. Браконьерите?

– Так, а что же, браконьерим? Он на нашей земле был. Иван его у самой избы завалил…

Все увиденное и услышанное живо напоминало кадры из какого-то полузабытого кинофильма – «барин приехал»!

Изба была большой – как бы две просторные горницы. В одной – три кровати, в другой – пять. Чувствовалось, что женщин в избе практически не бывает, вроде бы и чисто, а нет того уюта, который создают за полчаса женские руки…

– Ну вот, располагайся, – сказал Карабас, садясь за стол. – Это мое имение. И все вокруг, докуда глаз хватает – моя земля. Фермерское хозяйство.

– А эти люди… Это и есть должники?

– Нет, это мои постоянные работники. Хромой-то, кстати, раньше оперным певцом был, пока ему ноги не перебили… Его тут ходить заново учили, от алкоголизма вылечили… А Ваня, который лося подстрелил, он раньше в Питере ночным шашлычником работал, знаешь, на улицах стоят такие? Вот и он стоял так, пока однажды одного человека собачатиной не накормил. Тот шашлык дожевал и за будку по нужде завернул – а там собачья шкура лежит… Теперь вот Ваня здесь…