Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - Клиффорд Фауст

Закончим главу разбором ситуации с оборотом благородных металлов. Монополизация государством практически всей торговли золотом и серебром с китайцами представляется редким, разумеется, видом торговой монополии, так как функцией исключительного права государства всегда считалась чеканка и выпуск в обращение металлической валюты своей страны. Насколько нам дано судить, государственные чиновники, в том числе С. Свиньин и Л. Ланг, не смогли приобрести достаточного количества золота и серебра, чтобы хоть как-то спасти свое государство от финансового провала. Вряд ли что-то изменилось бы в том случае, если бы власти начали активно поощрять частный импорт таких металлов и гарантировали купцам-единоличникам выгодный курс на продажу всего их золота и серебра Государственному казначейству. Мандарины маньчжурского двора вряд ли позволили бы утечку благородных металлов из своей страны в количествах способных принести большой доход российской казне или обеспечить надежную основу русской валюте в виде благородных металлов.

Несмотря на глубоко личную связь С.Л. Владиславич-Рагузинского с привычным казенным обозом, за возобновление деятельности которого он последовательно выступал, он не меньше переживал по поводу преуспевания частной торговли в Кяхте, а точно так же — в Цурухайтуе. Савва Лукич обращал внимание властей на утрату государственных доходов по причине того, что русские купцы занимались торговлей на территории китайских владений в Угре и Науне, и на неспособность Русского государства направить их через таможенные пункты. По поводу самих купцов он пророчил, что с переводом их торговли в два новых пограничных города уменьшатся транспортные затраты, благодаря чему многие из них займутся выгодной для себя торговлей с китайцами и монголами. Ради обеспечения такого положения вещей он советовал, чтобы только сибирякам — а никаким не европейским русским купцам или иноземцам — разрешили торговать с китайцами на границе. Тогда можно было рассчитывать на исправление угнетенных для коренных жителей условий хозяйствования, а также на появление возможности поставлять больше сибирской пушнины в европейскую часть России, в Польшу, Персию, Турцию и Западную Европу. Самые светлые надежды С.Л. Владиславич-Рагузинского воплотились в жизнь, за исключением поставок пушнины на Запад и только многие десятилетия спустя.

В конце августа 1728 года увидело свет воззвание новой канцелярии Селенгинска ко всему российскому торговому люду с приглашением везти свои товары в Кяхту для обмена:

«Всем изъявившим на то желание… заняться торговлей в недавно построенном торговом пригороде Кяхты, [после] предъявления своих товаров на таможне Селенгинска и получения выписки [копии инвентарной описи товаров], следует незамедлительно отправиться по большаку от Селенгинска до пограничного знака через ворота Кяхты, куда прибудут китайские и монгольские купцы для совершения обмена товарами…»

Русских купцов приглашали торговать любыми товарами, кроме провианта и пушнины. Накануне опубликования такого приглашения в Селенгинск пришло письмо от дзаргучея Угры, интересовавшегося, когда русские купцы сподобятся собраться на границе, куда к указанному сроку китайцы обещают подвезти свои товары, часть которых уже доставлена в Угру. Пренебрегая правилами приличия, совсем немногие купцы с обеих сторон собрались на практически не оборудованных для этого пограничных постах для ведения торгов. К 11 сентября 1728 года собралось десять русских купцов, прибывших поодиночке или парами, а с противоположной стороны появилось всего лишь четыре юрты монголов, доставивших кое-какие товары и небольшое количество скота на продажу. Эти первые активные торги завершились покупкой русскими купцами нескольких голов монгольских пони, рогатого скота и овец, за которых внесли пошлины в размере 5 копеек. Никакого ажиотажа ни со стороны русских купцов, ни со стороны китайцев по поводу участия в данной великой встрече торговых цивилизаций не наблюдалось.

Перед завершением того года дзаргучей Угры сообщил русским чиновникам, что перевод торговой площадки из Угры в Кяхту и Маймачен не понравился многим китайским купцам, с которыми раньше у них велся товарообмен. В Угру регулярно прибывал народ со всей Джунгарии, привозивший разнообразные экзотические товары, популярные в Китае, но в Кяхте их встречали одни только русские купцы. Монгольский сановник сетовал на то, что русский таможенный комиссар Дементьев запретил продажу китайцам бурятских коров, лошадей и овец, как живых, так и забитых, и русские купцы не привезли на продажу юфть или котиковый мех, свободную торговлю которыми, как он считал, никто официально не ограничивал. Иван Дмитриевич Бухгольц из Селенгинска приказал начальнику таможни разрешить продажу любого товара, конкретно не запрещенного в указах, даже небольшое количество рогатого скота.

У российской администрации тоже возникли претензии: замеченное сосредоточение китайских войск на территории Монголии, очевидно с целью ведения боевых действий против джунгарцев, повышенный спрос на коров и провизию, которых явно не хватало собственному населению на сибирской стороне, и контрабандная продажа через границу скота. Еще до наступления нового года началась конфискация контрабандных товаров, и ее пришлось проводить на всем протяжении истории русско-китайской торговли в Кяхте.

Вялое начало приграничной торговли можно проследить по таможенным пошлинам, собранным на российской стороне: в 1729 году поступило 113 рублей и в 1730 году — 232 рубля плюс 89 рублей на строительство православного храма в Кяхте. По ним можно себе представить общий объем торговли, составивший где-то между 1 и 2,5 тысячи рублей, и совершенно определенно он не превышал 5 тысяч рублей. Поразительная мелочь по сравнению с предыдущим и предстоящим показателем торгов. Тогда весной 1731 года И.Д. Бухгольц послал жителя Селенгинска Парфена Семенова потихоньку, не привлекая к себе внимания, разведать состояние торговли, познакомиться с русскими и китайскими купцами, разузнать, как они обычно поддерживают между собой отношения, ведут торговые дела и т. д. Тот доложил, что торговые переговоры проводятся организованным порядком, хотя этот порядок устраивает далеко не всех их участников. На текущий момент прибыло слишком мало китайских купцов, а доставленные ими товары не отвечают требованиям их русских партнеров. Попыток контрабандного товарообмена и обмана российских таможенных служащих он не обнаружил. Главная же беда заключалась в том, что помещений для русских купцов при «торговом дворе» не хватало настолько остро, что зачастую десятку или больше человек приходилось хранить свои товары на одном складе, а несколько человек держали их фактически отдельно в сараях, что представляется откровенным нарушением существующих правил таможенной службы.

Подвести надежный фундамент под приграничную торговлю никак не удавалось еще на протяжении нескольких последующих лет. По своем возвращении из Пекина в 1737 году Л. Ланг составил для Сибирского приказа объективный отчет о бедственном положении в кяхтинской торговле. Там находилось предостаточно русских купцов, зато мало китайцев, а также настолько скудное количество китайских товаров для продажи, что российские товары подолгу залеживались на «торговом дворе» Кяхты, а когда на них наконец-то находился покупатель, то он назначал чрезвычайно низкие цены. Л. Ланг сообщал о своем намерении обсудить такое дело с мандаринами китайского двора, чтобы как-то выправить положение в приграничной торговле, но у него хватало хлопот из-за массы трудностей, возникших с обозом настолько, что до ситуации в Кяхте руки совсем не дошли. Русские купцы не скрывали своего недовольства, они обвинили китайских купцов в сговоре, когда те искусственно завышали цены на свои товары, а также всячески устраняли из процесса торгов монголов и коммерсантов остальных национальностей. Кое-кто из русских купцов не могли продать свой товар на протяжении двух или трех лет, а затем им приходилось обменять его на китайские товары по их неприлично завышенной цене.