📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгКлассикаОдин шаг - Георгий Васильевич Метельский

Один шаг - Георгий Васильевич Метельский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 68
Перейти на страницу:
впервые прикоснувшегося к большому искусству.

Рубец искоса поглядывал на гостя, понимающе перемигивался с «Орфеем» и почти без передышки начинал новый аккомпанемент: «Пускай рисует».

— Однако я вас совсем замучил, — спохватился Репин, устало опускаясь на стул. — Простите великодушно.

— Судя по твоему виду, замучился ты сам, — рассмеялся Рубец. — А ну-ка показывай, что получилось!.. О, живо, очень живо схвачен. Великолепно, Репин!.. Смотри, Петро, каков ты есть на самом деле. Вся душа твоя тут обнажена.

Через раскрытые окна донесся первый удар колокола.

— К вечерне звонят, — мечтательно промолвил Репин. — Грешен, люблю колокольный звон… Он напоминает детство, Чугуев. Помнишь, Александр Иванович?

Рубец оживился.

— Еще бы!.. Впрочем, церквами-то наш заштатный город не зело богат.

— Четыре со звоном… Я их расписывал в свое время. Здесь, конечно, поболе.

— Двадцать две! И какая старина! Какая история! Какая архитектура!

Все трое вышли в сад, чтобы лучше слышать перезвон колоколов.

Земля была устлана облетевшими лепестками яблоневого цвета. Деревья еще сквозили, и едва пробившиеся листочки были трогательны в своей младенческой беспомощности. Сильно и пряно пахла сирень.

Репин прислушался — Вечерний звон, вечерний звон…

— Да, звонят… — Рубец узнавал колокола «по голосу». — Слышишь бас — фа диез верхней октавы — это на Спасо-Преображенской. С тысяча шестьсот девяносто восьмого года стоит храм… А вот вступает, чуть повыше тоном — старый собор, полковой, Стародубского полка… История, Илья Ефимович, история в каждом камне… А этот, слышишь, веселый, заливистый — предтеченский бьет. Церквушка — залюбуешься! Редкое украинское барокко. На стене герб Ивана Скоропадского, гетмана Малороссии…

— Гляжу я, ты немало влюблен в Стародуб.

— Что делать? Вторая родина. Тут и предки жили, даже в городской топографии отражено: часть города Рубцовкой до сей поры зовется… Да ты ведь проезжал через нее — самая окраина, до гребли.

Репин улыбнулся, вспомнив, с каким трудом кони тащили там пролетку.

— Ну и грязища же в том месте!

— Да разве ж это грязь? — Рубец весело развел руками, и глаза его из-под огромных насупленных бровей засветились лукавством. — Вот лет сто назад, когда чумацкие обозы с солью шли, тогда, верно, грязь была. Двух попов обозники приглашали. Один просительный молебен служил, чтобы не застряли на плотине, другой, ежели переезд благополучно совершался, благодарственный, на той, понятно, стороне. А случалось и так: молебны петы, а пользы нету. Застревали посередине намертво, пока не просохнет.

Репин любил забавные истории и не мог удержаться от смеха, глядя на веселого, кряжистого, давно начавшего полнеть Рубца. Он ему живо напомнил прошлый год, имение Мамонтова в Абрамцеве… Рубец тогда читал озорное письмо запорожцев турецкому султану. Дам попросили выйти, и мужчины смогли всласть насладиться смелым казацким юмором. Репин смеялся едва ли не больше всех и тут же карандашом набросал уморительную сценку — хохочущих до упада запорожцев, которые сочиняют ответ султану.

С той поры он начал думать о новой картине. Он писал «Царевну Софью», портреты Стасова, Куинджи, отца, но думы его неизменно уносились в шумный и веселый мир запорожской вольницы. Совсем по-иному, чем раньше, он смотрел на кривые казацкие сабли, на пики, папахи, свитки, жупаны, иными глазами всматривался в лица знакомых и незнакомых людей, как бы меряя их единственной меркой — подходят они или не подходят к его замыслу.

Несколько этюдов уже хранились в заветном альбоме. Одного казака удалось зарисовать совсем недавно, в Чугуеве, откуда он возвращался сейчас в Москву… И вот Рубец. Он посмотрел на него как бы впервой. Боже мой! Да ведь это же готовый казак для его картины! Тот, кто будет хохотать до коликов в животе, упершись могучими руками в бока, разинув до отказа огромный рот.

— Погоди, погоди… — Репин уже не слушал, что говорил Александр Иванович, он был всецело поглощен идеей. — А ну-ка, стань вот так… Запрокинь голову… Живот вперед… И смейся, смейся же, черт возьми!

Рубец послушно проделал то, что велел Репин.

— А ведь неплохо, а?.. Прости, что значит неплохо? — Илья Ефимович по привычке думал вслух. — Чудесно! Превосходно! Настоящий Тарас Бульба! — Восторженные восклицания сыпались одно за другим. — Теперь-то я знаю, зачем приехал в этот Стародуб!

— Александр Иванович! Я, пожалуй, пойду, — послышался шепот Петра. Все это время он стоял в сторонке, боясь неуместным словом помешать беседе.

— Иди, иди, любезный… — рассеянно пробормотал Репин.

Казалось, он начисто забыл, что еще полчаса назад находился во власти этого простоватого круглолицего парня в голубой сатиновой рубахе. Сейчас Репина интересовал только Рубец, будущий запорожец его картины. Скорее, скорее за работу!

Быстрым легким шагом он пошел во двор, где все еще лежали вещи, и вернулся со складным мольбертом, холстом и палитрой, висевшей на ремне перед грудью. Движения его были энергичны, походка тороплива, речь отрывиста… Он остановился и внимательнейшим прищуренным глазом окинул массивную фигуру Рубца… Наклонил голову вправо, влево, отчего разлетелись его легкие каштановые волосы… Отошел на шаг в сторону, как бы прицеливаясь, выбирая ту единственную точку, откуда лучше всего будет смотреться модель.

— Отлично, Александр Иванович, великолепно…

Ему уже все нравилось в Рубце — мажорный вид, нависшие наподобие панцирей брови, грубо вылепленный нос, посадка массивной головы, длиннющие, опущенные книзу усы, которые он только что в шутку назвал трехэтажными.

Сгорая от нетерпения поскорее приняться за краски — разве может с такой фигурой справиться карандаш?! — он торопливо, но точно нанес углем контур будущего портрета («Наконец-то!») и облегченно вздохнул, взяв большую, на длинной ручке кисть.

— Ну-с, Александр Иванович, что новенького в Петербурге?

Теперь, когда точка была удачно выбрана, натура установлена, а кисти отзывались на легчайшее движение его руки, он мог начать спокойную, неторопливую беседу. Она не мешала Репину. Скорее наоборот: умело направляя разговор по нужному руслу, он вызывал у собеседника именно то выражение лица, которое ему было необходимо.

— Так что же нового, Александр Иванович? Ты ведь, наверное, недавно из Петербурга?

— Неделя минула, не более… А из новостей? — Рубец задумался. — О чем же вспомнить?.. Ах да, осветили электричеством площадь перед Александринским театром. По системе Яблочкова.

— Слава богу… И то после Парижа.

— Да, не больно балуют таланты на Руси… Что ж еще?

Репин работал сосредоточенно и быстро. Пристально всматривался в Рубца, потом переводил взгляд на палитру, смешивал краски и, прицелившись, клал мазок. Мазок был смелый и точный, и с каждым новым движением кисти холодный холст все более оживал.

— Ты знаешь, Александр Иванович, что я намедни вычитал в одном журнале? — Тонкие губы Репина расплылись в лукавой усмешке. — В Америке начала выходить новая газетка под названием «Носовой платок». Печатается, видишь ли, на полотне

1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 68
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?