Приеду к обеду. Мои истории с моей географией - Екатерина Рождественская

Так и время прошло. Пожив пару деньков в прекрасном селе Вятское, осмотрев все музеи и прикупив местных соленых огурчиков, засобиралась домой. И когда ехала обратно, глаза-то раскрыла и стала читать названия деревень по дороге, одно краше другого: Любилки, Вепрева, Миленки, Белогостинцы, Любим…

Р.S. А помните, пару лет назад один ушлепок-фотограф сжег столетнюю деревню, чтобы сделать красивые фотки и тем самым привлечь внимание к исчезающей красоте? Оказывается, можно и по-иному привлекать внимание – трудом, уважением к истории, творчеством и трепетом.

Почти никогда не была в Израиле. Так я могла сказать сразу после первого моего путешествия в эту страну. «Почти» – потому что все-таки была, но всего 4 часа. Наскоком, налетом, поспешно, как встарь варвары набегали на города, чтобы мирные жители не успели и спохватиться. Так и я. Израиль тогда, в первый раз, в середине 90-х, слишком меня опустошил и взъерошил. Мы с мамой и двумя маленькими еще детьми отдыхали на Кипре, нам наскучил невыносимый расплавленный пляж, и мы решили прошвырнуться по морю, чтоб две страны в один присест. Обожаю, извините, одной жопой на все свадьбы сразу! Но что бесцельно швыряться по морю? Мы выбрали цель – «к богу за пазуху», в Израиль, на родину все-таки предков, где ни разу до этого не были. И от Кипра не так далеко. Вечером сели на паром и поплыли в Хайфу.

Та первая блиц-поездка в Израиль до сих пор вызывает у меня стойкую ассоциацию с огромным, занюханным и задрипанным паромом, на котором нас везли как скот на заклание. Он скрипел и вздыхал, словно живой, жалуясь, что уже очень старый, давно не был у врача, ему тяжело и сыро, а днище у него все насквозь ржавое и обросло ракушечником. Я прям слышала его стенания. Но никому до парома не было дела. Мы оказались в его нутре, нас «накопили» в огромном зале, приказав оставить у входа все свои вещи. Пассажиров, помню, была уйма, за пятьсот ручаюсь, но могло быть и больше. Дети орали, женщины верещали, старики молились, закатывая глаза. Усталые, голодные, грязные и мечтающие о душе в каюте, мы не рассчитывали, что проведем несколько часов в этом жутком, душном замкнутом пространстве с низким потолками и нагловатыми стюардами. Помню, всех разделили на группы… Я ждала, что вот-вот выйдут люди в форме с криками «шнель-шнель», но этого, слава богу, не случилось.

В конце концов выяснилось – нас собрали, чтобы «отфотографировать». Мы же ехали в Израиль, а там, сами знаете, всегда повышенная безопасность… Так вот, сделали фото анфас и в профиль, как снимают преступников, и почти уже плачущих пассажиров наконец отпустили. Зато теперь началось долгое искание чемоданов по всему кораблю, которые оказались совершенно не там, где были оставлены. Видимо, их тоже проверяли. Дети мои, ранее державшиеся, уже вовсю рыдали, мама кляла свои еврейские корни и мечтала посмотреть в глаза капитану, этому шлимазлу, вспоминая всяческие полузабытье ругательства на идише…

Забросив вещи в каюту, пошли в столовую, где почти вся еда уже разошлась по желудкам озверевших пассажиров. Мы долго скребли по сусекам, возя ложкой в водянистых подливах бывших салатов и выуживая из них кудрявые поварские волосы. Кое-как напихавшись, чем бог послал, пошли к себе в загон на не пахнущие свежестью протертые простыни и к неработающему душу… Икалось тогда не только шлимазлу-капитану, но и всему еврейскому народу, который, в общем-то, был тут совершенно ни при чем. Собственно, им к иканию не привыкать, они же всегда во всем-таки были виноваты, и мамо хорошенько и от души прошлась по всем коленам израилевым.

Не помню, сколько часов мы плыли, не так долго, наверное, но когда стали уже собираться на выход в Хайфе, увидели милый миниатюрный конвертик на тумбочке, на который сразу не обратили внимания. Он подходил скорее для романтической записки, а отнюдь не для этого: «Мы всегда вам рады! Оставьте чаевые в конверте!» В приказном тоне, не терпящем отказа. Мама – а вы уже всё поняли про мою маму – на обратной стороне приказа нетвердой рукой нарисовала радостный кукиш и написала заглавными буквами: КУШ ИН ТОХАС (для тех, кто в идише не силён, перевожу: «поцелуй меня в жопу»).

А Израиль – а что Израиль? Приплыли в Хайфу, сразу сгрузились в душный автобус, нам выдали по бутылке воды, сказали, чтоб пили и пили, и повезли в Иерусалим.

Утром перед тем, как выпустить нас на волю, каждому дали подписать стопку бумаг – что ж, безопасность, всё понятно.

В трех шагах от трапа стоял гигантский автобус, в который мы вмиг набились как селедки в банку. Никто и секунды не остался на улице «подышать» – жарило под 45. Как сели в автобус, так два часа и проскакали галопом без остановок до Иерусалима. Истощенная и чуть засушенная женщина-гид всю дорогу говорила нам только об одном – чтобы в Израиле выжить, надо пить несметное количество воды в день, а то организм обезводится и все, и конец. Это был, наверное, какой-то специальный гид, который рекламировал питье воды или приближающийся конец каждого туриста, который не станет следовать этим правилам. Оно, конечно, всё понятно с водой, никто не спорит. Но больше из той поездки я не припомню ничего – только воду, воду, воду: какими глотками надо пить, как часто восполнять эти 80 процентов воды, из которых состоит человек, как вода циркулирует потом по организму, как попадает в почки и какого цвета должна быть моча у прилично напившегося человека… А за окнами в это питьевое время уходили за горизонт библейские картины, безжизненные пейзажи, где с пальмами, где абсолютно голые, иногда виднелись расхристанные берберские деревни и шла неспешная, неведомая мне южная жизнь. Но только и слышалось: «Посмотрите налево, там вдали Тель-Авив, но туда мы не поедем, посмотрите направо, вон Иерусалим, проедем по улицам, остановимся только у Стены Плача, ну и Вифлеем, Назарет, это тоже у нас в Израиле, но мы туда сегодня уже попасть не успеем…»

В Иерусалиме нам снова напомнили о воде и стайкой, в хорошем темпе, повели по старому городу. Два часа прогулки в разгар лета по камням Иерусалима, да с большой группой, да с двумя маленькими детьми и уже не самой молодой тогда мамой – это, конечно, было чистым безумием. Дети заныли у Храма Гроба Господня и в голос заплакали у Стены плача. Мама прилипла к единственному, по-моему, во всем Израиле куску расплавленного асфальта и довольно здорово упала, не успев из босоножки вынуть ногу. Поэтому тот первый Израиль я запомнила навсегда и меня в те края особо не тянуло. Но, как пишут в романах, прошло время. И немало. Целых двадцать пять лет. Отправилась теперь в путешествие с младшим сыном, которого тогда и в помине не было. Оставалась какая-то недосказанность, ощущение незаконченности, тянуло, не хватало очень важного звена в моей коллекции стран. И на этот раз, когда все пошло размеренно, тихо и спокойно, без группы и питьевого гида, впечатления от самостоятельной поездки оказались совсем другими.

Стали гулять сами, без «помощников». Первое, что бросилось в глаза в Тель-Авиве – обилие парочек, держащихся за руки: и старых, и молодых. А еще собаки, невероятное количество хорошо воспитанных собак, почти у каждого третьего прохожего, почти как в Англии. А к этому – прелестная мягкая погода (теперь мы поехали в марте), длинные прекрасные ресницы и у мужчин, и у женщин, поющие во весь голос птицы, очереди у входа в кафе и какая-то очень легкая, приятная и расслабленная кофейная атмосфера. Оно и понятно. Почему у вас такой вкусный кофе, спросила я у старенького уличного продавца на рынке. В каждую чашку помимо кофе добавлена молитва, сказал, улыбнувшись, дед.