Последний рыцарь - Ян Христов

то другой прыгает, рассекая со свистом воздух. Кровавая пелена злобы застилала взор. Улучив секунду, он вонзил копьё в бок охотника. Прогремел взрыв, разлетелись ошмётки.

— Я бог! Я творец! Ваша плоть для меня глина, из которой я рождаю свои творения! Я имею полное право сломать то, что отслужили своë!

Выхватил гранату, прогудел новый клинок. Когда Иблис попытался расплющить Эмбара, тот ловким ударом рассёк железный щуп. Потек из раны грязно-жёлтый ихор. Однако щупальце не отломилось, сбило с ног и потянуло за собой, к парапету обугленного балкона.

В последний миг он схватился за рваный край. Глянул вниз. Отсюда начинаются все кабели и трубы, что питают опухшее тело. Словно трубы органа, они выходили из стены. Граната пошла. Пламя порвало сосуды и нервы. С воплем боли и ненависти дендриты шаггота рухнули, но сам он ещё дышал!

— Ты, ты отобрал у меня всё!

— Я дал тебе это всё! Я бог! И даже твоя Райна — моё творение! Своей борьбой ты лишил себя всего! Своими руками!

— Нет, нет! Гад ползучий! Нет!

Блокираторы отключены. Охладитель вытек. Ядро лат выскочило, со звоном ударилось об обрубки труб и скрылось в коричневой мутной пучине бассейна. Подтянувшись, Оклайн рухнул на пол в секунду взрыва. Раскалённая жидкость гейзером устремилась ввысь, исходя раскалённым паром.

Иблис закричал от боли тысячей голосов. Он выл, варясь заживо, но не умирая! Не умирая! Эмбар выхватил пистолет и принялся стрелять в тварь, пока магазин не опустел. И всё равно он нажимал на курок с бессильным щелчком — он добраться до врага и быть не в силах его убить!

— Оклайн! Оклайн! — достучался до него голос Саффа. — Пустоход взлетает! Его голографические щиты отключены!

— Отто! Отто! Как слышишь?!

Раздался звук боя и щелчки отлетающих от стен пуль.

— Сэр, нас взяли на абордаж! Мы теряем «Меч»!

— Сделайте выстрел! Уничтожьте крепость!

— Сэр, — отчаянно прошептал он. — Мы не можем. Орудие повреждено.

— А другие?!

— Мы остались последние! Их слишком много! Хотя! — раздался скрип закрывающейся двери. — Мы сможем! Да! Сможем! Уходите оттуда!

— Не тяните! Стреляйте!

— Мы протараним флагман! Он как раз у нас на пути! Бомбы сомнутся и взорвутся. Уходите оттуда!

Сердце разрывало грудь с каждым ударом. Не чуя ног, Оклайн побежал, выбрался из рушащегося, скрипящего зала под дикий хохот Иблиса, сел в танк и полетел! Быстрей, быстрей! У Сидеры ещё есть шанс! Твари в панике разбегались прочь, из Стаи став зверьми.

На месте крайнего рандеву зияла огромная пробоина, которую оставили заряды Варраден. Тень разорвала рассветные лучи. «Бездна»! Невредимая, зависла на солнечной тяге. Залетев в ангар, первым делом подхватил Наррайн и запихнул в аварийную криокапсулу. А после — на мостик.

Машина взмыла вверх. Неслась навстречу судьбе через пепел и дым, к лучам и свету! Астероидом падал «Меч мира», Оклайн видел показатели Отто — он смертельно ранен. И всё же ещё жив!

— Полковник! Полковник! — в последнюю минуту крикнул он. — Рад был служить с вами.

— А я-то… как. Вы были… лучшим… Благодарю… — Либершафт глубоко дышал. — За Людей и во славу Их.

Они разминулись. Потоки ветра и пламени закрутили «Бездну», завертели её, не желая отпускать. В последний миг перед вспышкой сработал протокол Стеллара. Они вылетели перед волной всесокрушающей энергии и осколков. Ввинтились в пустоту.

Эмбар не сразу пришёл в себя. Он распластался на полу. В полумраке глядел в потолок. Застонал. Тяжело поднялся и закряхтел, держась за бок. Медленно, хрипя и хватаясь за стену, побрел обратно, роняя редкие вздохи. Как внезапно стало тихо. Казалось, что он оглох. Не было даже звона. Просто тишина.

Подойдя к капсуле, он прилип к окошку, боясь спросить.

— Сожалею…

Дальше Оклайн уже не слушал. Упал, где стоял, у ног Сидеры, свернулся и зарыдал. Все мертвы. Все мертвы. Все мертвы. Один он, поклявшийся их защищать, жив. За что? Почему? За что-о-о-о?

Редкие солёные слёзы текли по мятым посеревшим перьям, а вместе с ними вытекала и боль. Горло свело — из него выходили лишь безутешные хрипы и мольбы. За что?

Обессиленное тело вздрагивало, когда из душевных ран выливалась новая порция крови. Он сотрясался от плача, не ведя утехи. Он повел на смерть товарищей, убедил их, а сам остался жив? Разве это достойно?! Разве это правильно?!

Достав из кобуры пистолет, прижал к виску. Уж лучше так, чем мучатся всю остальную жизнь! Нажал на курок… Бессильный щелчок. Внутри пусто.

— Не-е-ет! Нет! Дай мне умереть! Дай! Тупая тварь!

— Я очень сожалею, но не надо, — остановил его попытки Сафф. — Вы живы, значит, так распорядилась судьба.

— Ты, машина, говоришь о судьбе?! Не сбрендил ли ты вместе со мной?!

— Вы должны жить.

— Ради чего? — обречённо прошептал он.

— Ради будущего.

— Оно не стоит того, — зубы застучали от холода. — Я не вынесу! Я… Я сойду с ума!

— Вы выстоите. Я знаю. Я верю в вас. Вы нужны мне, я нужен вам. Вам нужно поспать.

— Не надо, прошу. Если ты мне друг, дай яд.

— Спите, мой друг. Спите спокойно.

Под действием снотворного он и не заметил, как бессильно осел, упоённый тьмой.

***

Один пустоход покинул поле боя. Всего один.

Оклайн глыбой камня стоял на развёртываемой станции «Вавилона» перед капсулой Наррайн. Словно хрустальный гроб лучшей воительницы галактики, ставшей лучшей подругой. Нет, сестрой. Младшей сестрёнкой. Весёлой. Азартной. Живой.

Слёзы кончились. Глаза высохли и покраснели, но в груди тяжело щемило, не давая вдохнуть. Рядом покоилась урна с прахом. Эмбар слишком слаб, чтобы отнести её, как обещал. Однако потом, в будущем, он сделает это. Обязательно.

Стоя тут, он думал обо всём, через что прошёл. Кто был другом — лежит в безымянной могиле. Кто был врагом, им так и остался. Союз отвернулся в час нужды. Стоило ли оно того? Брошенный всеми. Ненужный. Забытый. Тот, чья смерть станет для мира облегчением. Последний из «Знамения». Последний землянин. Последний капитан. Последний с «Вавилона». Последний рыцарь.

Крепко сжав в руке медальон, он вышел из стазис-камеры и побрёл по пустому белому коридору. Один. Сердце, словно подушку для иголок, истыкала едкая скорбь.

Теперь настало его время. Над вечным покоем потухнет последний факел. Пусть дрёма снимет боль. Пусть время зашьёт раны. Пусть мир забудет его. Только забудется ли он сам?

Оклайн лёг в криокамеру. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул. И уснул на века.