Серебристая бухта - Джоджо Мойес

Но в мире Моники выражение «освободить место» вовсе не означало, что она выбросит коробки или перенесет велосипед в коридор. Нет. Вместо этого она сдвинула пару мешков с одеждой ровно настолько, чтобы можно было расставить складную кровать.

Вот на этой кровати я и лежал ночь за ночью. Пружины впивались мне в спину сквозь худой матрац, запах старых кожаных туфель сестры насквозь пропитал пыльную комнату, а я все думал о том, в какой запутанный клубок превратил свою жизнь, которая до этого была довольно хорошей.

Например, моя бывшая невеста. Ненависть ко мне подвигла ее лично ускорить застройку в Сильвер-Бей, которой я пытался противостоять. Ванесса прислала мне письмо, не рукописное, конечно, в котором сообщала, что меньшее, чего она от меня ожидает, – это то, что я позволю ей выкупить мою половину дома. То же самое касалось и машины. Так что дома у меня больше не было. Ванесса пообещала, что выкупит все по рыночной цене, хотя я не собирался проверять, какая нынче эта рыночная цена, и без лишних разбирательств согласился. Эти разбирательства показались мне настолько неуместными, что я с радостью пошел на все условия Нессы, пусть даже она могла повести в счете тысяча к одному.

Я продолжал ходить на работу, но уже как живой мертвец. То есть я сохранил свою позицию партнера, но больше не выступал в роли консультанта по всем важным для компании контрактам, не говоря уже о том, что мои рекомендации и распоряжения больше не имели веса даже для секретарш. С того момента, как Ванесса выступила против меня на совещании по проекту «Сильвер-Бей», мой авторитет был подорван раз и навсегда. Меня перестали приглашать на ключевые «совещания» в пабе, посланные на мое имя сообщения пересылались другим сотрудникам. Деннис меня игнорировал. Даже Тина перестала считать меня привлекательным – видимо, почуяла, что мой статус упал. У меня осталось два варианта решения этой проблемы: драться за свою работу, то есть сметать всех, кто встанет на моем пути, ради того, чтобы снова стать Большим Членом нашей компании (утонченное определение от Денниса), или уйти и сдать то, что осталось от моей репутации, конкурентам. Ни то ни другое меня не привлекало.

И самое худшее: я сидел на совещании с представителями «Вэлланс», перечитывал копии документов и видел, как в тысяче миль от Лондона медленно, но неуклонно продвигается проект, который может разрушить Сильвер-Бей и жизни тех, кто живет в отеле на берегу залива. Сайт обновился – заброшенный участок Булленов расчистили бульдозерами. Было слушание, которое, в чем мы не сомневались, прошло «на раз». Я понимал, что Деннис оставляет меня на позиции только из-за «Вэлланс», – они могли задергаться, если бы он в решающий момент потерял своего ключевого сотрудника.

А еще я понимал, что, для того чтобы после этой сделки выжить в профессиональном смысле, должен хитрить. Но я был деморализован, не мог использовать свои аналитические способности ради спасения карьеры, не знал, как поступить, меня парализовало чувство вины.

Ночь за ночью я лежал без сна на складной кровати в окружении обломков чужой жизни и ждал, когда ко мне вернется способность трезво мыслить.

Одно для меня было ясно: Ванесса порвала со мной, когда выступила за первоначальный вариант проекта. Она взглянула на меня, и каждый атом еще теплившейся любви испарился. Ее враждебность подействовала на меня как ушат холодной воды.

– Черт, но ты не можешь сваливать на нее всю вину, – сказала Моника и передала мне бокал вина.

Одним из условий моего проживания в ее квартире была сборка шкафа с выдвижными ящиками, который она купила несколько недель назад. Так что в тот момент я сидел посреди груды досок ДВП и полиэтиленовых пакетов с немыслимым количеством шурупов. Ради эффективности сборочных работ мне пришлось отказаться от выпивки на пару бокалов раньше.

В тот месяц я прилично закладывал. Честно говоря, я почти все время был подшофе, но не настолько, чтобы об этом кто-то догадывался. Я не Грэг, который, как выпьет, начинает бузить, я пью аккуратно. Третья бутылка виски ушла постепенно. Бокал вина превратился в полторы бутылки. Не то чтобы я зависимый, но разрыв отношений обычно выбивает мужчин из колеи. Мы не делимся с подружками, не анализируем бесконечно поведение наших бывших партнеров. Мы не принимаем терапевтические ванны, не зажигаем ароматические свечи, чтобы смягчить свои страдания, и не читаем в журналах сентиментальные истории, которые помогают жить дальше. Мы идем в паб или сидим с бутылкой перед телевизором.

– Я ее и не виню, – сказал я. – Я знаю, что сам во всем виноват.

– Мой брат – серийный любовник, каково? Эй, смотри, вон шуруп, ты его чуть не посеял.

– Я не серийный любовник.

– Тогда ловелас. – Моника хихикнула. – Серийный ловелас.

Я не смог сдержаться и тоже рассмеялся. Это звучало так глупо.

– Вот, – сказала Моника, она сидела на ковре по-турецки и показывала на меня дымящейся сигаретой, – видишь? Ты ее не любил по-настоящему, иначе ты бы не смог смеяться. Я была права.

– У тебя нет сердца.

Но возможно, она была права. Не секрет, мне было плохо, я чувствовал, что виноват, и был сам себе противен, но я знал, что пью не из-за того, что потерял Ванессу. Я пил, потому что перестал понимать, кто я. Я потерял не только что-то материальное (квартира, машина, почти все в «Бикер холдингс»), я потерял то, что, как мне казалось, и есть я, – дар аналитика, драйв, стратегический фокус на решение проблем. Азарт. Но я не был уверен, что мне нравятся те черты характера, которые проявились в последнее время.

А еще причиной того, что я пил, была мысль, которая перевешивала все остальные: я неумышленно разрушил жизнь трех человек, а у них не было возможностей отвоевать ее обратно.

– Что я наделал? Моника, как теперь это остановить? – спросил я и бессильно уронил отвертку на пол.

– Почему это так важно? – Моника подняла отвертку и начала изучать инструкцию. – Если бы ты этого не сделал, ты бы лишился работы.

Я посмотрел на лежащие передо мной доски, в общем-то, они не были настоящими досками, потом оглядел крохотную квартирку, в которой царил хаос и куда сквозь стены проникал звук проезжающих по улице машин. Мне стало тоскливо.

– Потому что важно, – ответил я.

– Микки, что, черт возьми, там произошло? Ты уехал как принц на белом коне, а вернулся вообще никакой.

Я рассказал ей все. И странное дело, проговаривая вслух свою историю, я начал понимать, что происходит. На это потребовалось два часа времени и еще несколько бокалов вина, но я сидел с сестрой в ее тесной, неприбранной квартире в Стоквелле[37]и говорил до самого рассвета. Я рассказал Монике о Кэтлин и отеле, о Ханне, Лизе и преследователях китов, и пока я о них рассказывал, их лица оживали у меня перед глазами. На секунду мне показалось, будто я вернулся туда, где легко дышится, я слышал шум волн и кожей чувствовал соленый морской бриз. Я рассказал Монике о смерти Летти, о выбросившемся на берег детеныше кита, о звуках, которые услышал, когда Лиза опустила в воду гидрофон. А когда я дошел до того момента, как силуэт светловолосой женщины исчезал в зеркале заднего вида, то наконец понял.