Законы границы - Хавьер Серкас

были тайные встречи. Сначала я увидел в этой конфиденциальности часть условия Тере («никаких сложностей, никаких обязательств и требований, каждый живет своей жизнью»), поэтому принял все как есть, хотя задавался вопросом: почему мы не могли встречаться открыто и ходить куда-нибудь вместе? Кого бы это затронуло? «Меня, — ответила Тере, когда я спросил ее об этом. — И тебя тоже затронет». Я не стал возражать. В целом же это был один из немногих случаев, когда мы с Тере обсуждали наши отношения. Прежде мы этого не делали, словно чувствуя, что счастье нужно вдыхать полной грудью, а не говорить о нем, и оно может исчезнуть от одного лишь упоминания вслух. Хотя, если подумать, это, конечно, странно, ведь ничто так не интересует двух недавно состоявшихся любовников, как их собственная любовь.

О чем мы разговаривали с Тере? Иногда о Сарко, о его положении в тюрьме и о том, что я предпринимал для того, чтобы вытащить его оттуда. Правда, хотя с определенного момента я стал стараться обсуждать данную проблему лишь в присутствии Марии, поскольку она являлась главным заинтересованным лицом в данной ситуации. Порой мы беседовали о Марии, о ее отношениях с Сарко, о том, каким образом она стала его подругой. Тере нравилось рассказывать о своей учебе и спрашивать меня о моих делах в адвокатской конторе, компаньонах, сестре, с которой я виделся редко, поскольку она давно работала в Мадриде, имела семью и детей. Тере интересовалась моей бывшей женой и особенно дочерью, однако, когда я предложил познакомить их, отказалась. «Ты сошел с ума? — воскликнула Тере. — Что подумает твоя дочь, узнав, что отец связался с личностью из плохого района?» «Какая еще личность из плохого района? Последняя такая личность — Сарко, но очень скоро я сделаю из него нормального человека». Тере засмеялась: «Хватит и того, чтобы ты вытащил его из тюрьмы».

Мы часто разговаривали про лето 1978 года. Я хорошо помнил все события, но отдельные детали сохранились лучше в памяти Тере. Так, например, она лучше меня помнила про те два раза, когда я проигнорировал встречу с ней: в первый раз не пришел в «Ла-Фон», а во второй раз, через три месяца, не явился в «Руфус». Тере вспоминала эти два случая без обиды, смеясь над собой и над тем, что я так мало значения придавал ей двадцать лет назад. Когда я пытался возразить, что это она не обращала на меня внимания, Тере спрашивала: «Ах да? В таком случае почему ты не явился ко мне на встречу?» Я не мог сказать ей правду, поэтому я лишь смеялся и ничего не отвечал. Однако мое воспоминание о том лете было отчетливым: я присоединился к компании Сарко в значительной степени из-за Тере, а она — не считая эпизода в туалете игрового зала «Виларо» и произошедшего на пляже в Монтго — все эти три месяца только и делала, что избегала меня и спала с Сарко и другими парнями. Так что нельзя сказать, что мы с Тере не разговаривали о нашей любви: во всяком случае, мы разговаривали о нашей несостоявшейся любви, той, что могла случиться двадцать лет назад.

Но я начал рассказывать вам об этом по другому поводу: после того как Тере несколько раз упомянула про те два случая, я стал спрашивать себя, не была ли ее настойчивость вызвана какой-то скрытой причиной и не хотела ли она спровоцировать меня, пытаясь уличить в чем-то? Может, то, что я дважды уклонился от встречи с ней, направило ее по ложному следу и привело к ошибочному заключению, что после нашего провалившегося налета на «Банко Популар» в Бордильсе я исчез и больше не появлялся в китайском квартале не потому, что она перестала мне нравиться, а просто я был доносчиком, сдавшим всех полиции. И еще я задавался вопросом, сам ли Сарко пришел к подобному же выводу или Тере склонила его к своей версии. Этим отчасти можно было объяснить роль предателя, которую играл Гафитас в «Диких парнях», или роль виновника всеобщего провала в «Музыке свободы», второй части мемуаров Сарко. Если ответ на данный вопрос был положительным, то имелась еще одна причина, почему Сарко захотел видеть меня своим защитником: не только потому, что мы были с ним знакомы, я жил в Жироне и имел репутацию компетентного адвоката. Он желал, чтобы я заплатил за свое предательство, чтобы именно я, по чьей вине двадцать лет назад Сарко оказался за решеткой, теперь вытащил его оттуда.

Однако мне не хочется, чтобы у вас сложилось неверное впечатление: та давняя история мало волновала меня, и то, о чем мы с Тере беседовали у меня дома, ничего не значило по сравнению с тем, что происходило между нами тайными вечерами. Важнее всего то, что это были счастливые вечера, хотя счастье казалось странным и хрупким, далеким от реальности, словно, встречаясь с Тере у меня дома, мы находились внутри герметичного шара, изолировавшего нас от мира. Это ощущение усиливалось также из-за секретности наших встреч и оттого, что мы встречались первое время в неизменном полумраке и в четырех стенах моей квартиры. Также этому способствовала и музыка.

— Музыка?

— «Невозможно жить без музыки», — сказала Тере, впервые очутившись у меня дома. Я подумал, что Тере права и что до того момента я жил без музыки или почти без музыки и нужно исправить эту ошибку. Первое, что пришло мне в голову, — раздобыть песни, звучавшие в «Руфусе», когда мы с Тере ходили туда и она танцевала все ночи напролет, а я не отводил от нее глаз, сидя за барной стойкой.

На следующий день, в субботу, после первого визита Тере ко мне домой я отправился в музыкальный магазин на Пласа-дель-Ви и купил пять дисков с песнями, звучавшими прежде в «Руфусе» или ассоциировавшимися у меня с тем периодом: один диск Перета, один — «Полис», а также Боба Марли, «Би Джиз» и «Бони М». И во вторник вечером, когда Тере снова пришла ко мне, я встретил ее «Роксанной» — песней «Полис», включенной на полную громкость. «Черт возьми, Гафитас! — воскликнула Тере, входя в столовую, и тотчас начала танцевать. — Тоже старая песня, но это совсем другое дело!» С того времени я стал посвящать значительную часть своих выходных приобретению дисков второй половины семидесятых годов — первой половины восьмидесятых. Сначала я покупал их только в «Моби Диск», пока один знакомый не порекомендовал мне два магазина в Барселоне — «Револьвер» и «Дискос Кастельо»,