📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая проза"Когда ты была рыбкой, головастиком - я..." и другие размышления о всякой всячине - Мартин Гарднер

"Когда ты была рыбкой, головастиком - я..." и другие размышления о всякой всячине - Мартин Гарднер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Перейти на страницу:

Я не без удовольствия готов вместе с Унамуно признаться в том, что у меня нет никаких оснований для веры в Бога, за исключением страстного желания, чтобы Бог существовал и чтобы я, как и другие, никогда не прекращал существовать сам. Поскольку я всем сердцем верю, что Господь поддерживает всё сущее, из этого следует, что мой прыжок веры (каким именно образом — это за пределами моего понимания) явился своего рода ответом на просьбу Бога, находящегося вне меня и пожелавшего, чтобы я поверил, — и Бог внутри меня откликнулся на этот призыв. Теисты заявляли то же самое тысячи раз. Давайте послушаем, как говорит об этом Унамуно[134]:

Желая, чтобы Бог мог существовать, ведя себя так, чувствуя себя так, словно Он действительно существует, испытывая жажду существования Бога и поступая в соответствии с этой жаждой, мы тем самым создаем Бога, то есть Бог создает Себя в нас, проявляет Себя в нас, открывается нам. Ибо Господь выходит к тому, кто ищет Его с любовью и движим любовью, но Он скрывается от того, кто ищет Его холодным рассудком, лишенным любви. Господь желает, чтобы обрело покой сердце, а не голова, хотя в материальной жизни происходит наоборот, и голова иногда спит и отдыхает, тогда как сердце бодрствует, неустанно работая. А следовательно, знание без любви уводит нас прочь от Бога, тогда как любовь, даже без знания (а возможно, даже и лучше, если без знания), приводит нас к Богу, а через Бога — к мудрости. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят![135]

Добавить к этому нечего. Глубинная сущность прыжка веры остается смутной. Признаться, я понимаю ее не больше сущности фотона. Я перечислил несколько элементов, которые способны стать основанием для веры; многих я не назвал; и любой из них Господь может использовать, дабы подтолкнуть кого-то к такому скачку. Не знаю, не знаю! У истоков прыжка, да и у истоков всякого решения, лежит тайна свободной воли, тайна, неотделимая для меня от загадок времени или причинности, от тайны воли Господней.

Глава 22 «Разноцветные земли»

Гилберт Кийт Честертон (Г.К.Ч.) был довольно неплохим художником. Он проиллюстрировал собственный сборник рассказов «Клуб странных профессий» (издательство «Dover» в 1988 году переиздало его в мягкой обложке, воспроизведя все рисунки), а также шесть книг своего друга Хилейра Беллока. Неопубликованные иллюстрации Честертона к детективному роману Уилки Коллинза «Лунный камень» хранятся в Честертоновской коллекции Джона Шоу, принадлежащей ныне Университету Нотр-Дам[136].

Насколько мне известно, «Разноцветные земли» — единственная книга, где рисунки Честертона помещены в полноцветном варианте. Далее следует предисловие, которое я написал для нового издания этой книги («Dover», 2008).

«Самое удивительное во Вселенной, — заметил Честертон в своем эссе о чуде и деревянном столбике, — это то, что она существует». Самое удивительное в Г.К. Честертоне — то, что существовал он.

Если у вас, как и у меня, Честертон любимый герой, то вы сразу обнаружите, что «Разноцветные земли» насыщены его чудесными ранними текстами. Книгу составила Мейзи Уорд в 1938-м, спустя два года после смерти автора. Уорд была другом и биографом Г.К.Ч. Надо заметить, что с тех пор вышли десятки его жизнеописаний, однако так и не появилось ничего лучше и точнее работы Уорд — 685-страничной книги «Гилберт Кийт Честертон».

Заглавный рассказ в «Разноцветных землях» повествует о чудаковатом молодом человеке, который дает мальчику Toмми по очереди посмотреть сквозь четыре пары цветных очков, окрашивающих всё вокруг в синие, красные, желтые или зеленые тона. Юноша сообщает Томми, что в детстве его зачаровывали цветные очки, но вскоре он устал видеть мир однотонным. Он объясняет: в городе алом, как роза, не увидишь цвет розы, потому что там всё алое. По совету могущественного волшебника юноша пишет пейзаж по собственному хотению:

И вот я уселся работать, со всевозможным старанием: вначале сделал фон, положив побольше голубого, потому что решил, что посажу в середину белый квадратик: затем я решил, что на верхушке этого белого пятна будет неплохо смотреться золотая каемка, а понизу разбрызгал немного зеленого. Что касается красного, то я к тому времени уже разгадал его секрет. Его требуется очень мало, чтобы оно производило сильное впечатление. Так что я всего-навсего поставил в ряд несколько капель ярко-красного — на белом, как раз над зеленым; и когда я начал прорабатывать детали, постепенно понял, что же я делаю; мало кому в мире удается совершить такое открытие. Мне стало ясно, что я переношу на холст, кусочек за кусочком, всё то, что сейчас перед нами, всю эту картину. Оказалось, что я сделал белый домик с соломенной крышей, под голубым летним небом, с зеленой лужайкой внизу; с рядком красных цветов, в точности таких, как ты сейчас их видишь. Вот как они там оказались. Думаю, тебе будет интересно это узнать.

Насколько я знаю, Честертон не читал ни одной из четырнадцати книг Л. Фрэнка Баума о Стране Оз. Думаю, он бы изумился, узнав, что у каждой из пяти областей Страны Оз — свой цвет. Страна Жевунов — голубая, земля Мигунов — желтая, южная провинция Болтунов — красная, северная провинция Гилликинов — фиолетовая, а Изумрудный город — конечно же зеленый. Честертон любил каждый цвет. В одном из своих лучших эссе, «Сияние серого цвета»[137], он превозносит могущество серого, оттеняющего другие цвета, которые на его фоне кажутся лишь ярче.

В своем весьма тонком предисловии к «Разноцветным землям» Мейзи Уорд напоминает нам о том, что Г.К.Ч. именовал «центральной идеей» собственной жизни, — о том, что людям следует учиться воспринимать всё, от подсолнуха до космоса, как чудо и вечно испытывать благодарность за эту привилегию — быть живыми. Ведь мироздание было бы куда проще и его было бы куда легче понять, если бы не существовало ничего, верно? Это ощущение восторженного трепета перед невероятной, устрашающей загадкой того, почему есть «что-то», а не «ничто» (или, как написал однажды Стивен Хокинг, почему Вселенная «дает себе труд существовать»), — ощущение это может вызвать чувства настолько близкие к сартровской «тошноте», или «головокружению метафизического удивления», как именовал его Уильям Джеймс, что, если бы оно возникало дольше, чем на несколько мгновений, мы бы сошли с ума. В «Разноцветных землях» это чувство пронизывает две миниатюры — эссе «Чудо деревянного столбика» и рассказ «Тоска по дому не выходя из дома».

Вот фрагмент «Чуда деревянного столбика»:

Когда мои мистики заявили, что хотели бы посмотреть на столб, они имели в виду, что предпочли бы его себе вообразить. Как поэты они были куда лучше меня, и они представили его себе, едва увидев. Но я-то мог бы увидеть столбик еще до того, как его себе представил — и, более того (как я уже сообщал), я мог бы почувствовать его до того, как увидел. Для меня этот столб чудесен уже потому, что он там; там — независимо от того, хочу я этого или нет. Я как дурак ударился о столб, но если бы в меня ударила молния и я ослеп, столб все равно оставался бы на своем месте — невидимой сущностью вещей. Ибо самое удивительное во Вселенной — то, что она существует, а не то, что мы способны обсуждать ее существование. Все настоящие духовные учения свидетельствуют об этом мире не меньше, чем о мире ином: да, говорят они, материальная Вселенная действительно существует. Космос по-прежнему дрожит до последней звездочки от того мощного пинка, который доктор Джонсон дал своему камню, когда разгромил Беркли[138]. Этот пинок был не философией — он был религией.

1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?