В стране кораллового дерева - София Каспари

— Она же де Гарай, — неожиданно бросила Виктория.

— Что? — Анна озадаченно взглянула на подругу.

— Родственница основателя Буэнос-Айреса. По крайней мере, так она говорит. Позже их семья обнищала, не по своей вине, конечно. — Виктория скорчила гримасу, когда Анна внимательно посмотрела на нее. — Я как-то видела дом ее семьи в Сальте.

«Не показалось ли мне это? Лицо Виктории вновь стало напряженным. Наверное, я ошиблась», — подумала Анна. Она перевела взгляд на портрет мужа Виктории.

Умберто и впрямь оказался очень красивым, таким же, как о нем рассказывала Виктория. Впрочем, когда Анна сравнила изображение с оригиналом, она поняла, что, очевидно, за последние годы он располнел.

Дети Виктории были милыми и выглядели очень счастливыми. У маленькой Эстеллы были черные, как у отца, волосы, но в остальном она была копией матери. У нее были такие же сияющие голубые глаза. Уже сейчас в чертах и поведении девочки сквозило некоторое упрямство, из-за которого, как полагала Анна, девочка могла быть склонной к спорам. Малышка казалась избалованной, но можно ли ее в этом винить? Мать и дед исполняли любые ее желания.

У маленького Пако цвет кожи был чуть темнее, чем у сестры, черные волосы и любопытные глаза напоминали отцовские. Он, конечно, был еще слишком мал, чтобы принимать участие в семейной жизни, и в основном спал на руках своей воспитательницы Розалии — маленькой индианки. Нос с горбинкой и темная матовая кожа ребенка заворожили Анну. «Вот где настоящее семейное счастье», — подумала она в первый вечер, когда сидела с семьей Виктории на веранде и слушала, как суматоху дня сменяют ночные шорохи и стрекот цикад.

От одной мысли о том, что придется вторгнуться в этот мир со своими проблемами, у Анны начинались спазмы в желудке. Люди на Санта-Селии были так добры к ней. Дон Рикардо и его сын старательно пытались вовлечь гостью в разговор. Донья Офелия даже предложила съездить вместе с ней в Сальту на исповедь, которую сама регулярно посещала в монастыре монахов-кармелитов, построенном в честь святого Бернарда — покровителя Сальты.

Виктория по-хозяйски взяла Анну за правую руку.

— Дайте же ей прийти в себя. Она только что прибыла из Сальты. Может, Анне совершенно не хочется сразу же туда возвращаться после того, что с ней там случилось.

Конечно, Анна рассказала Сантосам о своих злоключениях, и дон Рикардо предложил задействовать свои связи, чтобы привлечь вора к ответственности. С неприятным чувством в желудке Анна отказалась. Она старательно подыскивала слова, но испанский ей давался с трудом.

— Вся Сальта — сплошное болото, — тихо смеясь, сказал Умберто. — Можно, конечно, подумать, что здесь рай: много солнца, сухой климат. Но снизу постоянно подступает влага. Остряки называют наш прекрасный город большим приютом для больных. Каждый год люди мрут от холеры, оспы, дифтерии, малярии…

Взмахом руки дон Рикардо заставил сына замолчать.

— Не слушайте его, сеньора…

— Вайнбреннер.

— Ах да, Вайнбреннер. — Фамилия Анны прозвучала из уст дона Рикардо как-то странно. Он приветливо улыбнулся девушке: — Могу я называть вас просто Анна?

Он произносил «Ана», не «Анна», коротко, так говорят немцы. Гостья кивнула и тут же почувствовала на себе пронизывающий взгляд доньи Офелии. Анна растерянно склонилась над тарелкой с эспанадос — конвертиками из теста с фруктовой начинкой, которые ей любезно протянула девочка-индианка. Кормили на эстансии хорошо, но у Анны просто язык не поворачивался заговорить о том, ради чего она проделала такой путь. В мыслях она уже сотни раз все сформулировала, но никак не решалась произнести это вслух. Сантосы встретили ее с распростертыми объятиями, как дорогую гостью. Виктория подарила ей свою одежду, ведь та, что была на Анне, после долгой дороги изорвалась и так испачкалась, что отстирать ее не было никакой возможности. Чего же еще Анне желать? Девушка взяла с тарелки пару виноградин. Это будет проявлением неблагодарности. Она знала, что ей даже думать об этом нельзя. Но Анна напомнила себе, что приехала сюда, чтобы ее семье, и прежде всего Марлене, жилось лучше.

— Как хорошо, что ты решила меня навестить! — неожиданно воскликнула Виктория уже не в первый раз и крепко взяла подругу за руку, когда они позже гуляли по саду.

Анна подавила вздох. Почему Виктория никак не может догадаться об истинной причине ее визита? Неужели она действительно верит в то, что Анна проделала долгий путь от Буэнос-Айреса на север только ради того, чтобы повидаться с девушкой, с которой случайно познакомилась на корабле? Почему Виктория не спрашивает, что привело ее в Сальту?

Анна вздохнула и решилась.

— Виктория, — тихо произнесла она. — Виктория, я…

— Чаю с молоком?

Они подошли к столику, на котором стоял графин с манящей карамельно-коричневой жидкостью. После обеда прошел дождь, и с веток падали крупные капли.

— Для этого времени года уже совсем тепло, — заметила Виктория.

И еще до того, как Анна успела что-либо ответить, она уже держала в руке стакан. Виктория налила напиток и себе и сразу же сделала большой глоток.

— Попробуй-ка, — предложила она подруге.

Анна сделала так, как ей велели, а затем поставила стакан на стол.

— Виктория, я… я хотела тебе сказать, почему я сюда приехала. Я хотела тебя кое о чем попросить.

Виктория подняла брови. Анна почувствовала себя маленькой и жалкой. Но подруга внимательно выслушала ее рассказ о том, что случилось с ней после приезда. Анна надеялась на лучшую жизнь.

— Конечно, я тебе помогу, — без колебаний отозвалась Виктория. — Это само собой разумеется.

Анна только раскрыла рот, чтобы поблагодарить, но Викторию уже тяжело было остановить:

— Однако сейчас не будем думать об этом, хорошо? Ты только что приехала. Нам нужно столько друг другу рассказать!

Анна сдержала удивление. Показалось ли ей, что голос Виктории дрожал? Она не могла понять, в чем дело. Собственно говоря, после прибытия на эстансию Анна многого не могла понять.

Виктория сидела за своим туалетным столиком, поставив локти на столешницу и почти вплотную приблизив лицо к зеркалу. Скоро наступит ее четвертое Рождество в Новом Свете. Четвертое Рождество, во время которого она будет потеть от жары, петь немецкие песни и чувствовать, что ведет себя фальшиво. Не в первый раз Виктория плохо спала. Мысль о том, что готовит ей будущее, нагоняла на нее страх, который усилился после известия о предстоящем отъезде Анны. Девушка не хотела, чтобы ее подруга уезжала. Она так не хотела вновь почувствовать себя одинокой, не хотела, чтобы Анна готовилась к отъезду.

Конечно, Виктория понимала, что для такого дальнего путешествия, которое проделала Анна, должна быть веская причина. Теперь она ее знала, но Виктории хотелось, чтобы Анна осталась еще ненадолго. Угрызения совести мучили ее при воспоминаниях о маленькой дочке Анны, но она гнала эти мысли прочь. Виктория еще никогда не чувствовала себя такой одинокой. Она не могла отпустить Анну. Она ненавидела эту жизнь — жизнь во лжи и обмане. Виктория хотела открыть Педро правду, но не знала, как это сделать. Если бы она могла рассказать Анне о молодом индейце-полукровке… Но и это было невозможно. Жизнь Виктории превратилась в паутину, в которой она запуталась.