Медная чайка - Екатерина Соболь

– Потому что все на свете, даже самые лучшие вещи, отбрасывают тень, – пробормотала Гвен. О, как хорошо она теперь это понимала! Даже ее любовь к матери оказалась ненужной и бессмысленной, она и ее родной дочерью-то не была, а теперь они погибнут тут, взаперти, на этом все и закончится. – Она мне это сказала, а я не поверила.

– И не надо! Она всегда обманывает! – возмутилась мама и даже нашла в себе силы сесть, по-прежнему прижимая к себе Гвен. – Нужно ее проучить и отправить обратно сюда, иначе грусть и отчаяние будут повсюду.

– Мы заперты, – вяло сказала Гвен, больше не пытаясь помешать ей встать. Все, во что она верила, рухнуло, и зачем теперь вообще куда-то идти? – Отсюда не выйти.

– Все возможно, было бы желание, – сказала мама и потянула ее вверх. – Идем, Гвендолин. Нас ждут великие дела.

Пошатываясь от тяжести, она подтащила Гвен к невидимому в темноте выходу из пещеры и выпустила. Гвен пошатнулась, но устояла, а мама потерла ладони одну о другую.

– Надо изо всех сил захотеть, и тогда мы все сможем.

Она вытянула руку перед собой, пытаясь передать ладони аниму, которой не было, и Гвен криво усмехнулась. Ей хотелось насмехаться, злиться, кричать, топать ногами, но даже на создание Тени нужны силы, это она в Селении твердо выучила, а сил у нее не было ни на что.

– Мы обе пустые. Ничего не получится, – буркнула Гвен, постаравшись хотя бы в голос вложить свою злость.

Но мама в ответ не рассердилась, только посмотрела на нее своим добрым, всепрощающим взглядом.

– Детка, – терпеливо сказала мама. – Знаешь, чем отличается волшебник от других людей?

– У него большие запасы анимы, – отрезала Гвен.

Ого! Как же, оказывается, приятно злиться! Лишней анимы нет – и иссохнуть нечему.

– Нет, – все так же добродушно ответила мама. – Даже если запасов нет, волшебник всегда может создать немного анимы из ничего. Он знает, как наполнить свое сердце радостью и надеждой. Вот смотри: я тебя люблю и хочу защитить. Детка, ну почему ты расстроилась! Любовь важнее кровных уз, это же очевидно! Конечно, я не дам тебе тут застрять, это даже не обсуждается. Идем отсюда, ты замерзла.

Ее рука слабо засияла золотом, и темнота побледнела. Мама ловко поддела тьму, словно та была тканью, и дернула на себя. Теневая завеса сползла, и Гвен зажмурилась от света.

Снаружи были все те же скалы, холод и серое небо, ничего красивого или интересного. Тропинка тут была только одна, вниз, по ней они и пошли. Вскоре тропа разделилась на несколько, а у Гвен не было сил вспоминать, как именно они шли сюда с Тенью. Мама переставляла ноги очень медленно, и Гвен это злило. Ее злило все: доносящийся откуда-то запах дыма, звуки собственных шагов в тишине, до сих пор влажное после падения в озеро платье и то, как мама послушно тащится за ней, будто это она тут старшая и обязана знать дорогу. Впереди оказался обрыв, которого Гвен уж точно не помнила, и она уже собиралась свернуть обратно, как вдруг заметила, что творится внизу, и остановилась.

Внизу теснились домики, но их едва можно было разглядеть из-за тучи птиц, круживших вокруг шпиля высоченного темного здания. Летали они очень спокойно и организованно, неспешно приминая крыльями воздух. Их было так много, что ближние к шпилю птицы бесконечно крутились на одном месте, а дальние – закладывали огромную дугу, по которой надо было лететь долго-долго, чтобы она сложилась в круг. Птицы летали низко над домами, накрывая живым одеялом всю низину, и не издавали ни звука.

«Они тренируются летать большой группой на небольшом пространстве. Красиво получается», – вяло подумала Гвен и села на край обрыва, свесив ноги. Мама опустилась рядом.

Несколько минут они наблюдали за этим унылым, однообразным кружением. Гвен покосилась на бледное лицо матери не без злорадства – пусть посмотрит, как в мире шли дела в ее отсутствие, но мама выглядела очень грустной, и злорадство исчезло.

О том, чтобы победить эту несметную тучу из, наверное, тысячи тысяч Ястребов, и мечтать было нечего.

«Ну и ладно. Наконец-то ничего делать не надо», – подумала Гвен, тупо глядя в долину.

С нее самой теперь взять было нечего, она вообще не чувствовала ни крошки радости – магию творить не из чего.

Чувство опасности, похоже, притупилось вместе с остальными, потому что Гвен не заметила, как к ним подошли. Голос раздался прямо за плечом, Гвен обернулась – и подскочила так, что чуть не свалилась с утеса.

Из-за выступов скал на них молча таращились мужчины, женщины и дети – человек тридцать. Смотрели все почему-то только на Гвен, несколько самых смелых подошли совсем близко. Один из них, молодой мужчина, снова что-то сказал, и Гвен зябко поежилась. Это был до боли знакомый язык Ястребов, и она всегда слышала его только от людей в капюшонах и масках, закрывающих лицо до глаз, – а тут тем же языком говорил самый обычный человек.

– Э… Привет, – сказала Гвен, не зная, что еще придумать.

Мужчина что-то ответил – возможно, тоже «Привет», хотя кто его разберет. Мама внезапно ответила, в точности повторив ту тарабарщину, которую он произнес.

– Ты его понимаешь? – шепотом спросила Гвен, и мама удивленно глянула на нее.

– Конечно. Это мой язык, я ведь с этого острова. Он сказал: «Не бойтесь», а потом: «Здравствуйте». Хочешь, я буду переводить, чтобы вы друг друга понимали?

– Вы кто? Ястребы? – спросила Гвен, которая готова была хвататься за любую возможность, чтобы не думать о своей никчемной, разбитой жизни, в которой она оказалась не волшебницей, дочкой волшебницы, а не пойми кем, дочерью неизвестно кого.

Мама начала негромко, спокойно переводить.

– Не такие, которых вы знаете, – тут же ответил мужчина, когда понял вопрос. – Мы Ястребы, какими были все у нас на острове до того, как Магус сверг короля и захватил трон, мы – настоящие Ястребы. Они называют нас любовнобольными, охотятся на нас, а когда поймают – применяют камелию, это такой волшебный предмет, который отнимает все чувства. Им кажется, что они делают нам лучше, они действительно верят, что мы больны, но это не так. Мы тут единственные здоровые! Это же не мы отдаем своих детей в ужасные общие школы, где их учат никого не любить!

Мама едва успевала переводить – мужчина говорил с жаром, встряхивая кулаком, и даже без перевода было ясно: то, о чем он говорит, очень его волнует, он готов рассуждать об этом бесконечно. Гвен присмотрелась к остальным. Она наконец поняла, что еще казалось в них странным: во-первых, все тут выглядели взволнованными и живыми, чего она за Ястребами никогда не замечала, даже Ларри большую часть времени был слегка подмороженный. Во-вторых, с ними были дети, и все шуточки о Ястребах, вылупляющихся из яйца, которыми она смешила когда-то девочек в Селении, оказались неправдой: маленькие Ястребы ничем не отличались от обычных детей.

– А кто ты? – спросил мужчина и ткнул пальцем в сторону Гвен. – Мы следили. Ты сама зашла в Колыбель Тени и вывела оттуда эту женщину. Мы живем в этих скалах, но никогда такого не видели. Ты особенная, да?