Девушка за спиной - Илья Казаков

– Это лучше, чем просто жить и мучиться. Или начать ненавидеть друг друга.

– Это просто дождь, – наконец сказал я. – Поэтому такое настроение. На самом деле всё не так плохо.

Снова встал. Я вел себя всё равно как ванька-встанька. Мне это не нравилось, но внутри никак не запускался механизм, позволяющий говорить только нужные слова. Требовалось что-то, способное сломать эту подвисшую паузу, которая уже начинала давить. Если бы в кафе кроме нас были люди, это бы так не ощущалось. А так… Словно ты смотришь кино про самого себя и боишься того, что будет дальше.

Я выбрал десерт и попросил повторить мне кофе. Она всё еще не прикоснулась к своей чашке. Она словно замерла, точно девушки на картине прерафаэлитов.

Офелия, Медея, Прозерпина… Любой образ годился. То же самое застывшее время, окутавшее ее, словно коконом. Я коконы не любил, наверное, именно поэтому столько двигался по кафе. Чтобы не окаменеть вместе с ней. Хотя я сам никакого горя не испытывал. Скорее, проступало раздражение – что это надо выслушать, понять. Как-то утешить. Я не чувствовал к ней ничего. И отлично понимал, на какой крючок она сейчас меня ловит – на свои слезы. Если бы она плакала при мне часто, вероятно, уже имелся бы иммунитет. Но это было впервые. Я не ожидал и попался.

– Почему надо расстаться? – спросила она, упорно не замечая тарелку с тортом, которую я пододвигал к ней то с одной, то с другой стороны.

Словно ловя на спиннинг, ожидая поклевки.

– Почему любовь прошла? Скажи.

Я не хотел быть с ней сейчас жестким, но она не оставляла мне выхода такими вопросами.

– А была ли любовь? – спросил я и заметил, как она дернулась.

А официантка оживилась, услышав.

Женщины, что с них взять. Любовь, особенно несчастная, – самая волнующая тема. Причем не важно, речь идет о них самих или нет.

– Была, – сказала она так твердо, точно я хотел у нее отнять не только последнюю искорку надежды, но и воспоминания. – Неужели ты думаешь иначе?

И снова заплакала, но прежний застывший образ уже исчез. Нос покраснел, губы надулись.

Официантка боролась с желанием вмешаться и что-то высказать мне. Я поймал ее взгляд и отчетливо увидел в нем пять букв, как на приеме у офтальмолога:

Козел!

Я ей улыбнулся, стараясь, чтобы это выглядело максимально высокомерно.

– Ты беременна?

– Нет.

Я спрашивал быстро, чтобы заставить ее отвечать, чтобы она перестала реветь и жалеть себя. Есть вещи хуже несчастной любви. Придуманная любовь, например. Именно этот случай.

– Ты понимала, что свадьбы не будет?

Она замотала головой. Резко, из стороны в сторону, никак не желая согласиться с этим.

Но всё равно призналась:

– Да.

– Тебе ведь больше всего мучает, что бросаешь не ты, а тебя?

И тут она вытаращила глаза, сразу став похожей на соломенную куклу с нарисованным лицом. Слезы кончились. Было видно, как мечется внутри нее единственная мысль: «А что, если он прав?»

Я допил второй кофе. Положил на стол тысячу и пошел к выходу. Взялся за ручку, остановился и посмотрел на нее.

Официантка перевесилась через прилавок так, что начинала напоминать часы Дали. Я помахал ей и увидел, как мне, словно под гипнозом, машут в ответ. Пусть и с каменным лицом.

Девушка сидела с прямой спиной. Вечером он снова разревется, но уже иначе – чтобы выплакать эту придуманную любовь и чувство обиды.

Я сказал себе, что я молодец. И услышал ее последние слова, обращенные ко мне.

– Прощаться лучше в дождь, – подытожила она.

– Прощаться лучше вовремя, – сказал я и пошел навстречу дождю.

Не чувствуя ничего, кроме удовлетворения от правильно построенного разговора. Даже не открыл зонт. Дождь словно смывал с меня усталость, оставшуюся от встречи и заодно послевкусие, возникшее от интонации ее последней фразы.

Она решила, что это всё. И что она тоже может быть жесткой.

Я свернул в Столовый переулок и пошел к Скатерному. У входа в кафе увидел знакомую машину. Зашел в кафе и уселся на стул, лицом к человеку, который ждал меня.

– Ну как? – спросил друг.

Я помахал рукой, подзывая официанта. Заказал стейк, бутылку вина и черный хлеб со сливочным маслом. Я был очень голоден.

– Платишь ты, – сказал я.

Он кивнул, подтверждая, и снова спросил.

– Всё нормально. Она поняла, что ты ее не любил. – Взял стакан воды, осушил его. – Даже более того – поняла, что она тебя не любила.

– Спасибо, – сказал друг и сжал мою руку.

Он совершенно не умел прощаться. Как когда-то я.

– А еще говорят, к русским в Прибалтике плохо относятся, – весело сказал Андрей и подпрыгнул. – Хоп-хей ла-ла-лей!

Я вспомнил и немедленно спросил:

– Где он, кстати?

– Агутин?

Друг задумался. Таллинский ветер раздувал его волосы почище фена. Зрелище было настолько сильным, что проходящие мимо нас туристы оборачивались, силясь отыскать камеру, фотографа, выставленный свет. А вот местные – нет. Хотя нет, не так. Мужчины шли, не оглядываясь. А вот женщины бросали взгляды. Друг был красавчик. А я был достаточно умен, чтобы не завидовать этому.

– Ты ничего не замечаешь?

Он сразу же забыл об Агутине, его мысли свернули на перекрестке в сторону, и это вызвало заметный интерес.

– Что?

Я очертил в воздухе круг, словно защищая нас неизвестной магией от тех бед, что могли случиться с чужаками вроде нас здесь, на входе в Старый город.

– Они разные.

– Кто разные?

– Мужчины и женщины. Мужчины сонные, слишком обыкновенные. А вот женщины необъяснимо прекрасны.

Андрей огляделся, поймал чей-то взгляд, расцвел.

– Мне тут нравится!

Однодневная поездка, просто так, без цели, кроме одной – нырнуть с головой в новую для тебя страну. У тебя ровно день, чтобы наполнить память этим городом, одна ночь – чтобы узнать, чем этот Таллин отличается от Таллина при свете дня. И следующим днем улететь домой. Конечно, это приключение должно нравиться.

Даже более того – опьянять.

– Я всё хочу! – кричал он, давясь залетавшим в рот ветром. – Всё!

Я смотрел на него и думал: неужели мы настолько скованные, что боимся вести так себя дома? Что это ощущение полета накрывает только на чужой земле?

Он вытащил из кармана кошелек, потряс над головой.

– Вязаную лапландскую шапку! Янтарные бусы! Ликер «Ванна Таллин»!