Двадцатое июля - Станислав Рем

Пуля, выпущенная из чьего-то пистолета, ударила в стену аккурат в том месте, где только что должно было находиться тело спускающегося человека. Курков несколько раз быстро перекатился по полу и оказался прижатым к стене. Передернув затвор, он направил автомат в сторону прозвучавшего выстрела.

Сергей буквально кожей чувствовал исходившее из противоположного угла напряжение. Но пока не знал, что ему делать. Дальнейшие действия незнакомца развеяли сомнения. Тот нажал на курок, но вместо выстрела раздался щелчок: осечка. Или у него закончились патроны.

— Советую бросить оружие, — четко и громко произнес Курков. — В отличие от вашего пистолета мой автомат работает безотказно.

— Вы не немец? — донесся из темноты подвала удивленный мужской голос.

— Почему вы так решили?

— У вас акцент.

— Я русский.

— Из штаба господина Власова?

— Нет. Из отряда Скорцени.

— Меня ищет Скорцени?! — теперь в голосе слышался неподдельный интерес.

— С чего вы взяли? В Берлине военный переворот. Здесь, над вами, бойцы Скорцени сражаются с бунтовщиками.

— И им помогает русский?!

— Так получилось.

Наступила пауза. Курков неслышно сдвинулся чуть влево: если тот надумает стрелять на голос, то снова промажет.

— Ну что ж… — Сергей услышал звук упавшего на пол пистолета. — Если вы меня не обманываете, а в моем положении остается только одно — поверить вам, давайте знакомиться. Меня зовут Вальтер Бургдорф.

* * *

Гизевиус расхаживал по узкой камере, заложив руки за спину и выписывая мелкие круги от окна к двери и обратно. За решеткой небольшой квадратной выемки в стене слышались отзвуки боя, выстрелы, команды, крики. «Валет» затравленно смотрел на запертую снаружи дверь.

Он готовился к смерти. Ему не позволят остаться в живых. Как бы ни сложилась ситуация и кто бы ни пришел к власти. Победит Гиммлер со своим окружением — его расстреляют как изменника родины. Победят люди Штауффенберга и Бека — они ликвидируют его как предателя.

Чертова немецкая педантичность, будь она проклята! Каждый шаг расписывать на бумаге. Под любым, даже самым бредовым, текстом ставить подпись. Окажись он сейчас на какой-нибудь нейтральной территории — да плевать бы ему было на все его письменные признания Мюллеру о своем участии в заговоре! Как-нибудь да выкрутился бы. А сумел бы переправиться в Швейцарию — глядишь, и сам Даллес оказал бы какую-никакую поддержку. В конце концов, он ведь действовал по его указанию.

А здесь его ждет расстрел.

Конечно, люди выбранной им профессии давно привыкли ходить, как говорится, по лезвию бритвы. И даже в Швейцарии, нейтральной стране, не принимающей участия ни в каких военных действиях, а потому благополучной и процветающей, Ганс Бернд Гизевиус не смог бы, наверное, чувствовать себя в полной безопасности. Его и там могли бы схватить в любую минуту, вывезти в Германию, отправить в тюрьму… Но все-таки в Берне у него оставались связи, пресса, адвокат. Хоть какая-то защищенность. Пусть даже мнимая. А здесь? Закон по имени «папаша-Мюллер»?

Ареста и насильственного вывоза из Швейцарии Гизевиус ожидал раньше. После февральских событий, связанных с поступком адмирала Канариса. Официально бывший глава абвера считался сейчас «отстраненным от дел», но «Валет» прекрасно понимал значение формулировки: «Отстранен от занимаемой должности».

В те дни дипломата впервые посетили мысли о бегстве в Канаду или Соединенные Штаты. Но реализовать свои планы без помощи Даллеса, главы американской разведки в Европе, он не смог бы. Поэтому в одной из бесед с ним осторожно затронул эту тему. И, к своей радости, получил положительный ответ. Однако помощь такого человека, как Даллес, надлежало заработать. Чем он и занялся.

Болезненный удар кулаком о стену привел Гизевиуса в чувство. Мюллер! Да, ему необходимо снова встретиться с Мюллером. Зачем? Он пока еще и сам не в состоянии был четко сформулировать ответ на свой вопрос. Осознал это лишь на уровне интуиции. Кажется, к такой мысли его привел осколочек только что посетивших голову размышлений и воспоминаний. Но какой именно «осколочек»?..

Гизевиус присел на прикрученный к полу возле стола табурет. Итак, о чем он думал только что? Надо сконцентрироваться. Ах да, Канарир. Его смещение с поста главы абвера. И что? Встреча с Даллесом… Нет, всё не то… Где же, ну где ж затерялся тот спасительный «осколочек», на каких витках капризной памяти?.. Ну вот же, вот веда только что он царапнул его мозг, иглой уколол, осой ужалил и… Стоп!

Гизевиус расхохотался. Господи, как, оказывается, всё просто!

Он вспомнил. И еще более убедился, что ему нужна встреча с Мюллером.

Сразу после ареста Канариса на его место приказом Гитлера, с подачи Гиммлера (а то, что это была подача именно Гиммлера, Гизевиус знал от людей из ведомства Риббентропа, то есть из министерства иностранных дел), был назначен полковник Ганзен. Человек, вплотную связанный с оппозицией. Нет, напрямую Ганзен заговором не занимался. По крайней мере Гизевиусу об этом ничего известно не было. Ну, да, поддерживал заговорщиков. Так таких, как он, в Германии тысячи. И отнюдь не по этой причине следовало встретиться с Мюллером.

А потому, что Ганзен был тесно связан с главным недругом шефа гестапо. С Вальтером Шелленбергом.

Впервые информация об их сотрудничестве поступила к «Валету» от военного прокурора Зака (который тогда же заодно предупредил его, что в ближайшее время появляться в Берлине ему не следует). Чуть позже, в одной из бесед, информацию Зака подтвердил и Даллес. А сам он получил эти сведения из Италии.

Из всего этого следовало, что Гиммлер и его окружение, вкупе с Шелленбергом, знали о заговоре мятежников задолго до 20 июля. И Мюллер, таким образом, мог теперь получить из рук «Валета» сильный козырь. А заодно и сохранить ему жизнь.

Гизевиус вскочил с табурета и бросился к двери.

* * *

Франклин Делано Рузвельт оторвался от чтения газеты, поднял глаза на вошедшего в кабинет помощника, Гарри Гопкинса.

— Что-то произошло?

— Да, господин президент. На Гитлера совершено покушение. Только что поступило сообщение из Швейцарии.

Рузвельт снял очки, аккуратно положил их поверх газетной полосы.

— Вас это удивляет? Будь я на месте немцев, давно бы так поступил.

— Абсолютно с вами согласен. Только как теперь будет строиться наша внешняя политика в отношении Германии и ее сателлитов? Вы ведь помните: представители германской оппозиции делали попытки вступить с нами в переговоры еще до переворота. В тот момент мы закрыли тему. Но теперь она наверняка всплывет вновь.

Рузвельт откинулся на спинку кресла:

— У нас не возникнет никаких проблем, Гарри. Все проблемы возникнут у них. Гитлер мертв?