Инферняня - Лилия Роджер

– Я могу даже сочинить новое стихотворение! – говорил им старик Алан.

Лошади зафыркали, а одна даже постучала передним копытом по каменной стене. Ну прям как дрессированные!

Напротив лестницы в стене был большой арочный проем, выходивший на крышу. Видимо, через него лошади и зашли сюда.

– Неправда, вовсе не ужасное! – вскричал Алан и пояснил нам: – До сих пор плюются на мое последнее.

И снова повернулся к коням:

– «Вечерело» и «виолончель» – это отличная рифма! Правда, Томас?

– По-моему, вполне, – сказал Томас.

Лошади зафыркали еще громче.

– Я же говорил тебе, – сказал Алан Томасу, – упрямые, как ослы. Даром что лошади!

Я подобралась поближе к Вивиан, стоявшей в стороне, и прошептала:

– О чем они спорят?

– О стихах, разве не слышишь? – пожала она плечами. И соизволила добавить: – Эти лошади возят только поэтов.

Ничего себе! Впервые встречаю транспорт, отбирающий пассажиров по интеллектуальному признаку!

– Симпатичная леди с Атлантики, завязавши ботинки на бантики…[3] – начала я.

Кони покивали. Алан повернулся ко мне:

– Им нравится, когда цитируют стихи. Но поэтом ты от этого не становишься!

Хм. Они что, все стихи на свете знают?

– И всех поэтов! – хмуро заметил Алан.

– Но дорогу показать вы можете? – раздраженно спросил коней Алан.

Те переглянулись, потом отрицательно помотали головами.

– Не на Парнас же, – взревел Алан, – на Олимп!

А через пару секунд сказал – видимо, отвечая на их мысли:

– На чем поедем, это уже наши проблемы.

Одна лошадь решительно закивала, другие, спустя мгновения, тоже.

– Ну вот и славно! – сказал Алан. – Отдыхайте, можете попастись в саду. Ваше – все, кроме грядок с табличками.

Да, грядки!

– А мы пока вытащим наш транспорт, – досказал Алан. – Идемте.

Это уже относилось к нам.

– Алан, – сказала я тихо. – Я чуть не забыла. До просил передать…

– Ах он негодник! – прочел мои мысли Алан прежде, чем я высказала их вслух. – Ах они все! Брюхоногие! – рассердился Алан и горько пропел: – Мои помидорчики! Мои «дамские пальчики»!

Я поняла, что улиткам несдобровать – наверное, их ждет серьезный разговор.

Лошадки стали выходить через проем на крышу и взлетать, я не могла оторвать от этого необыкновенного зрелища глаз. Они взлетали так легко, будто ничего не весили, и крылья их раскрывались совершенно бесшумно, как раскрываются тонкие китайские веера.

Когда мы друг за другом спускались по лестнице – Алан с Томасом шли впереди, за ними Вивиан, а я отстала, так как любовалась лошадьми, – Томас сказал:

– Что за транспорт, Алан?

Алан молчал, стуча домашними туфлями по железным ступенькам.

– Алан? – повторил Томас.

– Я думаю, – буркнул Алан. – А лимузин точно больше не…

– Не летает, – твердо сказал Томас. – Только не предлагай…

– Почему же? – сказал Алан.

Он-то услышал окончание мысли Томаса. А мы – нет.

Я вышла на воздух вслед за всеми и спросила Томаса:

– Что «не предлагай»?

– Да? – поддержала меня Вивиан.

Томас вместо ответа откашлялся. Алан посмотрел на него, хмуро сдвинув лохматые седые брови, и сказал вызывающе:

– Чего ты кхыкаешь? Отличный транспорт.

– Садовая тележка, – сказал Томас.

– Не принижай! Разве садовая тележка бывает три метра в длину? Разве она летает по воздуху? Еще скажи, что я ее держу, чтобы навоз перевозить!

– Ну, иногда, – иронично сверкнул взглядом Томас.

– «Иногда» не считается! – отрезал старичок.

Тон Алана мне показался таким знакомым… Точно! Он точно так же говорил об улитках!

– Именно! – торжествующе посмотрел на меня Алан и сказал Томасу: – Не надо тебе ничему ее учить – она и так умница!

– Что? – растерялась я.

Нет, приятно, конечно, когда вас вдруг ни с того ни с сего называют гением, но лучше бы узнать, с чего.

– Улитки и тележка! – сказал Алан. – Ты права. Я горжусь, что оно пролилось именно здесь.

– Что – оно? – не понимала я. А кто бы понял?

– Топливо с инопланетного корабля, – сказал Томас. – Тогда-то мы и познакомились с Аланом.

– Но ведь он же и так не просто человек… – удивилась я.

– Идемте же в сарай, – сказал вдруг Алан и бодро зашагал между яблонь.

– Он лизнул топлива, – тихо сказал Томас.

– И запил его Шато-Икемом, – крикнул Алан.

– И-кем-он? Запил? – тихонько спросила я Томаса.

– Вино такое, – сказал Томас.

– Значит, любой человек может стать телепатом? – Ух ты, я бы не отказалась.

– Поверь мне, я бы и не нюхал это масло, если б знал, чем это обернется! – сказал Алан.

– Нет, не любой, – сказал мне Томас. – Многие пробовали. И в лаборатории это исследовали, и наши, и инопланетяне… Совершенно особый случай. Видимо, какие-то личные характеристики…

– Моя мама была танцовщицей, – сообщил всему саду Алан, – а папа – графом!

– Не думаю, что дело в этом, – тихо сказал Томас.

– Много ты понимаешь, – проворчал Алан.

Мы подошли к покосившемуся здоровенному строению из досок, и Алан открыл – нет, не дверь, а целые ворота.

– Пришлось из-за тележки их сделать, – сказал он, – в дверь она не проходила.

Да-а, вот это тележка! Ее ручка вздымалась высоко у меня над головой.

Алан включил свет, подошел к тележке и почти нежно похлопал ладонью по дощатому ее боку (Доски были будто из какого-то баобаба – толстенные, и рисунок среза дерева словно нарисован толстой кистью. А гвозди так вообще походили на грибные шляпки).

– Да, – гордо сказал Алан. – Хороша?

– Хоть матрас какой-нибудь дай, – сказал Томас. – А вы, дамы, лучше бы остались меня ждать в замке. Тряска в лимузине по сравнению с той, которая вас ожидает в этом чуде, – просто покачивание колыбели.

Вивиан, сморщив нос, тронула пальцем тележкин бок:

– Да она вся в занозах.

– Зато внутри я сделал скамейку! – гордо сказал Алан.

Томас заглянул внутрь – благо его рост, в отличие от моего, позволял: