Инферняня - Лилия Роджер

– Отличная скамейка. Хотя вряд ли кому удастся на ней удержаться во время полета.

Я ухватилась руками за край борта, потянулась, встав на цыпочки, потом еще и подпрыгнула – и только тогда на мгновенье увидела вовсе даже не скамейку, а шикарный, бархатный, с кистями и прочими украшательствами диван – спинка его лежала на борту, противоположном ручке.

– Ого! – воскликнула я. – Томас, ты такой придирчивый!

– Спасибо, – сказал довольный Алан. – Я посчитал, что эта чудесная тележка достойна самого чудесного дивана. Это Паолини. Его изготовили в Милане по заказу. Нужен был необычный размер, понимаете, – сказал Алан мне.

– Дизайнер Паолини, – шепнул мне Томас.

– Я знаю, – отрезала я.

Если честно, я подумала, что это название. Дивана, да. А что? Ведь у них бывают названия: когда мы с Кэтрин ходили присматривать диван для моей квартирки… (Финансов моих хватало только на диван секонд-хэнд, а присматривали мы новые, чтобы, во-первых, понять, какую конфигурацию я хочу, а во-вторых, разведать диванную моду… Да и вообще, ходить по мебельным так весело – заглядываешь в шкафы, выдвигаешь ящики комодов, садишься на кровать или кресло и воображаешь, что все это уже твое. И ведь это почти правда, потому что, возможно, когда-нибудь ты сможешь купить именно этот лиловый шкаф с зеркалом во всю дверь!) Так вот, насчет названий. Продавщица тогда эти диваны нам представляла так, будто они были важными персонами: «А это – „Гармония“. А вон тот, с удобными покатыми ручками, – „Соната“». (Разве покатые ручки могут быть удобными? Ни чашку чая не поставить, ни тарелку.)

Так что у диванов бывают названия! И если их могут называть «Гармония» или «Соната»… (Вы не знаете, кстати, почему производители мебели так любят музыкальные названия? Почему бы не назвать диван «Жуком» или «Чемоданом», например? Диваны на них даже больше похожи.) Так вот, если есть диван «Гармония», то почему не может быть дивана «Паолини»?

– Так ты купила тогда диван? – поинтересовался Алан.

Черт, все время забываю о его способности.

– Да, – сказала я. – Желтый в красную и зеленую клетку. Не новый. Соседка как раз собиралась его…

– Выбрасывать? – подсказала Вивиан.

– Продать, – огрызнулась я и, отвернувшись от нее, объяснила остальным: – Просто она сошлась с одним… пенсионером, а тот привез всю свою мебель. А диван очень даже…

– Приличный, – досказал Алан. – Значит, тебе повезло.

– Точно, – кивнула я.

Минут через пятнадцать мы втроем – я посередине, Вивиан и Томас на краях – сидели на удобном бархатном диванчике, вцепившись кто во что смог: Томас с Вивиан – в борта гигантской тележки, а я – в них обоих, больше-то было не во что!

Ветер дул в уши со страшной силой, мы неслись почти вертикально вверх. А где-то еще выше, на фоне ночного облачного неба, мелькали здоровенные копыта, туши и крылья наших поэтических проводников.

Томас правил телегой с помощью тонкого желтого садового шланга, привязанного к длинной рукоятке. (Слышали бы вы, как возмущался Алан средством управления, так неподходящим для бесподобной чудесной тележки, и предлагал принести из дома свои шелковые шейные платки от Гуччи и связать их в одну уздечку – на что Томас возразил, что тележка садовая, шланг тоже, и, мол, лучшей пары не найти.) Сейчас, разумеется, никуда Томас нашу повозку не направлял – он просто вцепился зубами в шланг и тянул изо всех сил на себя. Даже жалко его стало: видели бы вы, какое странное выражение лица у него при этом было.

А еще я не ожидала, что Вивиан поедет. Она так долго ворчала по поводу неотполированных досок, отсутствия ремней безопасности и, вообще, крыши, что я удивилась, когда она решительно поднялась по приставленной Аланом деревянной лесенке и, поддерживаемая Томасом, неуклюже плюхнулась на диван Паолини.

Если вы спросите меня, как же проехать на Олимп, я вам отвечу: в облака и потом налево. Именно по такому маршруту мы и двигались.

Кони добрались до нужной высоты и помчались по облакам – ну, и мы за ними. Томас вцепился в шланг обеими руками, чтобы выровнять тележку, и тут же слетел на дно – да так и остался там сидеть, подскакивая и как будто паря в воздухе некоторое время. Мне казалось, мы не по воздуху мчимся, а по вскопанным грядкам.

После того, как Томас упал, я подвинулась к борту и теперь держалась за него. Но все равно тележка то резко подпрыгивала вверх, и я сползала с сиденья к Томасу, то проваливалась в какое-то небесное болото, и я превращалась в гимнастку – знаете, когда они держатся руками за перекладину, а ноги их выписывают кульбиты сами по себе.

А потом мы остановились. Мои уставшие руки выпустили борт, и я свалилась на то место, где до этого на полу сидел Томас, – но сейчас он, к счастью, распластался впереди на стенке, так что мы оба остались невредимы.

Я со стоном подняла голову, села. Спросила Томаса:

– Что случилось?

Кони, остановившиеся неподалеку, с шумом вентилятора махали крыльями, как будто бы хотели привлечь наше внимание, и мотали головами, словно указывая куда-то. В той стороне я увидела только туман. Вернее, как бы большой холм из тумана.

– Спасибо! – отлепившись от досок, крикнул лошадкам Томас.

Они сложили крылья и ринулись вниз, как стрелы. Я свесилась из тележки, чтобы посмотреть… И увидела и услышала Вивиан: она висела, из последних сил цепляясь за колесо тележки, и тихонько пищала:

– Помогите…

– Томас! – закричала я. – Скорее!

А сама схватила Вивиан за руку и потащила на себя – и вдруг почувствовала, что вываливаюсь из тележки… И улетели бы мы с Вивиан вниз вслед за лошадками, но совсем в другом стиле – в стиле летящего с небоскреба несчастного бизнесмена эпохи Великой Депрессии, – но тут кто-то схватил меня за талию и потянул обратно: Томас, конечно.

Он тянул меня, я – Вивиан, и наконец все мы свалились на дно тележки.

Я одергивала уехавший куда-то вбок длинный подол платья.

Вивиан плакала:

– И зачем только я поехала с вами? Вы безумцы!

– Куда кони полетели? – спросила я Томаса вместо того, чтобы отвечать ей.

– К поэтам. Чтобы вознести их на крыльях вдохновения, – улыбнулся Томас. – А мы прибыли.

Он легонько дернул за вожжи-шланг, и тележка, скрипнув колесами, двинулась в сторону туманного холма.

– Это гора Олимп? – с сомнением спросила я Томаса.

– Конечно нет, – ответил он.

– Ты вроде говорил, что они живут на горе Олимп, – сказала я.

– Да, – сказал Томас. – Так принято говорить. Вообще-то – НАД горой Олимп.

Мы не поднялись на холм, а проехали сквозь туман. И очутились на прекрасной зеленой равнине: текла река, белые дома – одно– и двухэтажные – были разбросаны там и сям, паслись коровки и овцы. Единственное, что выбивалось из этого пейзажа, – белоснежный, этажей в тысячу, небоскреб! Он стоял далеко, на другом краю села, но даже с такого расстояния выглядел ну очень высоким.