Тень мечей - Камран Паша

Маймонид ворвался в дом, поцеловал ее в щеку, рывком обнял жену и стал собирать свою медицинскую сумку. Невзирая на их непрекращающиеся настойчивые расспросы, Маймонид продолжал заверять, что все в порядке, просто от него требуется небольшая, но срочная медицинская помощь. Почему бы им просто не пойти спать? Лишь когда он услышал, как от страха зарыдала Ревекка — его решительная жена вообще редко плакала, — рискнул рассказать правду. С горящими глазами он открыл своим женщинам суть происходящего, что в действительности испугало их обеих. Его посылают во вражеский лагерь, чтобы спасти жизнь варварскому королю.

Ревекка закричала, что он глупец, потому что согласился на такую миссию: спасать жизнь тому, на ком нет благословения Господа. Маймонид решительно возразил ей: он — лекарь и у него нет выбора.

— Такова воля султана, — сказал он, как будто одного этого уже было достаточно, чтобы освятить бессмысленный план спасения правителя кровожадных франков.

— Тогда султан сумасшедший! — помимо воли выкрикнула Ревекка. В доме наступила гробовая тишина. Маймонид бросил на жену испуганный взгляд, потом поглядел в окно на своих нетерпеливых спутников. К счастью, никто не услышал ее изменнического обвинения, а может, они попросту решили не обращать внимания на ее слова из-за спешной миссии мужа.

В противном случае слова Ревекки повлекли бы за собой немедленную казнь.

Маймонид повернулся к жене, его била крупная дрожь. Их взгляды встретились, они без слов (ведь столько лет прожито в браке!) поняли друг друга. Они долго стояли обнявшись, его слезы смешались с ее слезами. Потом Ревекка бросилась в свою спальню и громко хлопнула дверью, а Мириам осталась, чтобы помочь дяде собрать в кожаную сумку все необходимые пузырьки с лекарствами. И убедить его взять ее с собой в эту губительную поездку, в пасть к Левиафану.[61]

— Даже не проси, — опять и опять повторял он.

— Если бы я была мальчиком, ты бы согласился, — сердито заявила она, поняв, что сладкими мольбами ничего не добьешься.

Маймонид взял длинный острый нож, которым делал операции, и осторожно поместил его в специальный футляр, а затем в свою сумку.

— Ты права, — признался он, избегая встречаться с ней взглядом.

— Тебе понадобится моя помощь, — стояла на своем Мириам, стараясь сдерживать злость. Почему он такой упрямый?

— Глупости! — Маймонид продолжал укладывать в сумку хрупкие хрустальные флаконы с лекарственными мазями и камфарой.

Мириам нежно прикоснулась к его руке, и в ее голосе зазвучали просительные нотки:

— Дядя, ты идешь в логово к волку. Не ходи туда один.

Маймонид замер. Она чувствовала, как под ее нежными пальцами дрожат его немощные руки.

— Франки не причинят мне вреда, — неуверенно возразил он.

Мириам собралась с духом, понимая, что сейчас затронет больную тему.

— Ты стар, — сказала она. — Если твоя рука дрогнет, франки подумают, что ты хочешь убить их короля.

Он резко вырвал руку, в глазах вспыхнула оскорбленная гордость. Маймонид бросился в угол к старому сундуку из кедра и достал тяжелую стеклянную колбу, в которой смешивал лекарства. По тому, как он нес ее к потертой сумке, Мириам поняла, как ему тяжело: он боролся с подагрой, которая за последние несколько месяцев все усиливалась.

— У меня твердая рука… — Хватка дяди ослабла, и он уронил колбу. Та разбилась на тысячу мелких осколков о холодный каменный пол их квартиры.

Немощное тело не слушалось его. Маймонид опустил голову, пылая от ярости и стыда, и стал на колени, чтобы убрать с пола осколки. Мириам присела рядом и молча смела осколки в мусорное ведро. Хотя дядя не поднимал головы, Мириам заметила, как в уголках его глаз блеснули слезы. Ее сердце разрывалось на части. Как же она любит этого человека! Она проклинала себя за то, что обидела его, насыпав соль на душевные раны. Однако девушка понимала: другого выхода нет. Она не могла позволить ему отправиться к франкам одному. Ее дядя — Божий человек, он не знает всех глубин зла, которые скрыты в сердцах грязных европейских захватчиков. А Мириам уже встречалась с этим злом по дороге из Синая. Франки не щадят ни детей, ни стариков; если король Ричард умрет, что, скорее всего, и случится, они не станут раздумывать, а выместят свой гнев на слабосильном старике. Мириам не сумела защитить от варваров отца и мать, но она не позволит им забрать у нее Маймонида.

Мириам наклонилась и обхватила руками дядино лицо, как он часто делал сам, когда в детстве хотел ее утешить. Он наконец встретился взглядом с племянницей и увидел, как по ее щекам тоже текут слезы.

— Дядя, пожалуйста. Ты ведь именно для этого обучал меня искусству врачевания. Не позволяй своей гордости встать на пути верного решения. Для тебя. И для твоего пациента.

Маймонид посмотрел на осколки в своих трясущихся руках.

— Все, что есть у человека, — это его гордость, — тихо ответил он. Мириам взяла его за руку и нежно пожала ее.

— У тебя есть гордость, — ответила она. — Твоя и моя в придачу.

Маймонид долго сжимал ее в объятиях.

— Не отходи от меня, милая, — попросил он. — Не желаю потерять из-за этих дикарей еще одного любимого человека.

Мириам улыбнулась. Девушка не хотела, чтобы он увидел растущую в ее душе панику при мысли о том, что она вновь окажется лицом к лицу с врагом.

Мириам постаралась зажать нос, но тошнотворный запах лагеря крестоносцев уже проник в ее ноздри и грозил вызвать самую банальную рвоту. Палаточный лагерь, служивший базой для тридцати тысяч европейских солдат, выглядел и смердел подобно разросшемуся клоповнику. Мириам была уверена, что это никакое не преувеличение. Если только она была необъективна к клопам.

Мириам с плохо скрываемым ужасом смотрела на толпы неряшливых, испачканных кровью и слюной варваров, которые тяжело ступали по скалистому побережью Акры, и пыталась отогнать воспоминания о своей недавней поездке по равнинам к северу от Иерусалима. Путешествие оказалось относительно приятным, если не брать во внимание угрюмых взглядов телохранителей Саладина, которые считали, что участие женщины в столь опасной миссии не только безрассудно, но и предвещает неудачу. Мириам скакала на кобыле, спешно оседланной в султанских конюшнях после того, как Таки-ад-дину не удалось отговорить раввина брать с собой племянницу. Он сыпал проклятиями, угрожал, увещевал старика, но встретил доводящий до бешенства упрямый отпор и согласился лишь тогда, когда один из таинственных незнакомцев, в котором Мириам с удивлением узнала длинноволосого франка, взмолился, чтобы молодой воин поторопился. Франк по имени Уильям разговаривал по-французски через своего завернутого в плащ компаньона, который по виду был африканцем (или очень темнокожим арабом, она не могла сказать точно) и выполнял обязанности переводчика.