Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - С. П. Сомтоу

Позже поэт – и вся остальная труппа – преклонил колени у королевских ступней, а король одарил лицедеев пятью фунтами елизаветинского серебра, отчеканенного по всем правилам (сейчас-то серебряный фунт сделался легче на целый скрупул). И еще – особый знак королевского расположения – велел Шекспиру выбрать любое понравившееся ему кольцо с подноса, заваленного всякими побрякушками.

После чего он спросил:

– А где же мальчик, мастер Уильям? Где этот прелестный мальчик? Мы же должны убедиться в том, что его прекрасные локоны – настоящие. – В речи короля все еще ясно проскакивал северный акцент.

Геминдж, стоявший за кулисами, нервно теребил пальцы: мальчишка все еще был там, на самом верху.

Он мгновенно спикировал вниз из-под стропил, приняв облик летучей мыши, и тут же вернул себе человеческое обличье – так быстро, что никто этого и не заметил; потупив взгляд, он благоговейно преклонил колени перед королем.

– Подойди ближе, мы хотим изучить это прелестное юное личико, которое неумолимое время так быстро покроет сетью морщин. Серебро слишком быстро тускнеет, а гипс покрывается трещинами.

А он смотрел на складки королевского камзола, который, хотя и был вышит золотом, смотрелся каким-то поношенным, и ощущал неистовое желание, таящееся под этим камзолом. Король играл его волосами, наматывая их на свои костлявые пальцы.

– Страх настолько сковал тебя, дитя мое, что ты не смеешь поднять на нас взор? Ужели мы столь ужасны? Или, может быть, ты боишься, что мы можем отшлепать эти нежные щечки? Как тебя звать?

– Нэд, ваше величество.

– Вот возьми золото, Нэд. – Король взял с подноса кольцо. – Ты посмотри, какой карбункул. Просто огромный. – Он собственноручно надел кольцо с камнем на палец мальчика, и у него перехватило дыхание. Рука мальчика была холоднее, чем сталь. – Он высасывает из меня тепло, – сказал король.

– Тогда, – отозвался герцог Букингем, – ваше величество вправе вернуть назад отнятое тепло.

Придворные, окружавшие короля, рассмеялись. Но сам король выглядел хмурым. Он сказал:

– Поберегитесь, Букингем. Все знают, что содомия – это смертный грех, и особенно теперь, когда я разогнал к чертям всех этих никчемных моралистов, потому что теперь мы перевели Священное Писание на английский.

– И все эти простолюдины узнали, что они живут во грехе, – сказал Букингем, – не зная ни греческого, ни латыни.

Снова раздался смех: кто-то смеялся от души, а кто-то – единственно из учтивости.

– А ты грешил, Нэд? – спросил король. Его костлявый палец уже опустился вниз по шее мальчика, игриво остановился на его левой ключице и продолжил путь вниз, до соска. И еще ниже, с остановкой на каждом ребре. Мальчика это злило и раздражало. Но кровь не приливала к его щекам, чтобы наполнить их жаром гнева. Кровь, которая в нем, – она давно мертвая. – Смерть Господня, какой же ты холодный. Нам нужно увидеть тебя нагим, да, – король потянул его за волосы, – мы не сделаем тебе больно, – он рассмеялся, – как можно обидеть такую прелесть.

Его палец медленно двигался по мраморной коже, выводя на ней невидимые слова: Нэд Нэд Нэд Нэд, – а потом: ты хочешь в постель?

И мальчик ответил:

– Но, ваше величество... по вашему собственному декрету...

– Для них нет никаких законов, – прервал его Букингем, – потому что они сами творят закон; они лично ответят за все перед Господом. В свое время.

– В свое время, – произнес король Яков, шестой шотландский и первый английский. – Давай померяемся: чьи карбункулы больше? Я бы не задал тебе этот вопрос, если бы дал тебе большой камень. – Рука короля залезла под фиговый листок и легла на пах мальчика. – Что, у тебя вообще нет карбункулов? Миленький он у тебя, но никчемный. Уныло свисающая пиписька.

– Умоляю вас, не унижайте меня, ваше величество, – сказал мальчик.

– Нет, вы слышали? Мы его унижаем! – воскликнул король. – Ладно, будь по-твоему. Но прежде ты поцелуешь нам руку.

Рука короля ткнулась мальчику в губы. Нэд поднял глаза и в первый раз посмотрел королю в лицо.

Почему эти люди всегда видят в нем только предмет для похоти? Неужели они не понимают, что он не сможет дать им того, чего они так хотят, не сможет и никогда не мог: эта способность навеки украдена у него в огненной смерти, поглотившей Помпеи. Пятнадцать веков он питался их кровью, убивал, обращал похоть людей против них же самих, он считал себя злом и в конце концов стал таковым. И только потом он понял, что зла нет вообще. Все, что существует на этом свете, достойно лишь сожаления. Он узнал это от человека, которого большинство людей считают величайшим злодеем всех времен и народов, Жиля де Рэ, Синей Бороды, садиста и детоубийцы.

Вот почему мне жалко этого короля, думал он. Только посмотрите на него. Он охвачен страстным желанием; но он не любит. Я для него – всего лишь игрушка, не больше. И он не знает, что эта игрушка – это смерть.

Они смотрели друг другу в глаза, король и мальчик, и мальчик знал, что его облик меняется, потому что люди видят в нем не только то, чего они страстно желают, но и то, чего они больше всего боятся. Надо отвести взгляд, сказал он себе, иначе я выдам себя. И он отвел взгляд, но когда рука короля добралась до его губ и пальцы попытались раздвинуть их и проникнуть в рот, инстинкт взял свое.

Он укусил.

Король рассмеялся.

– Да ты просто дикий мальчишка. Отрок, кусающийся, как лисица. – И в тот же миг вся придворная свора, собравшаяся в королевской ложе, взорвалась диким смехом и аплодисментами, словно король изрек образчик остроумнейшего эвфуизма, и даже сам мастер Уильям улыбнулся бледной улыбкой, отчего у него по лицу разбежались морщинки, которых было больше, чем линий на новой карте Вест-Индии, и все это время под шумок мальчик насыщался, насыщался и насыщался, насыщался кровью, которая была не более голубой, чем у самых простых людей...

Король ничего не заметил. Он был слишком занят собой.

Этой ночью мальчику придется исчезнуть. Он слишком долго пробыл на одном месте... это сводило его с ума, и особенно здесь, в компании этих людей, которые вернули в мир поэзию и песни... он нашел здесь людей, у которых он не вызывал чувства гадливого омерзения. Например, Кита Марло. (Правда, самого Кита многие считали омерзительнейшим гадом.) Кит был уже мертв, и все они скоро будут мертвы, а вместе с ними умрет и возрождение поэзии. Мальчик насыщался. Сегодня ночью ему понадобится много сил. Сегодня ночью он убежит.

Сегодня ночью: прочь из «Уайтхолла», прочь из Лондона... возможно, даже через океан... он совершит путешествие в Новый Свет... или в Китай... или на север, где вечная мерзлота... его, бессмертного, тяготила всеобщая смертность... все, что его окружает, рано или поздно умрет, обратится в прах... в воздух, в незримые нити воздуха... все, но только не он, ведь он и так уже – воздух.