С тобой навеки - Хлоя Лиезе

Появляются три точки, затем ответ Акселя: «Гарри интересуется, принимают ли посетителей».

Я улыбаюсь. «Посетителей не только принимают, им ещё и рады».

Через несколько минут во входную дверь тихо стучат, затем ручка поворачивается, и входит Аксель. Гарри семенит за ним, свесив язык, затем скулит, обходит кровать и кладёт морду прямо на моё туловище.

— Нежно, Гарри, — говорит Аксель, опускаясь на матрас с другой стороны. Его волосы влажные, борода сбрита до короткой щетины. Он одет в полночно-чёрную толстовку и трико для бега. И на нём те великолепные очки.

Какое охренительное зрелище.

Я абсурдно улыбаюсь ему, но тут ничего не поделаешь. Невозможно.

Я подношу пальцы к глазам, сложив их в универсальный символ очков, отчего на его скулах появляется очаровательный розовый румянец.

— Ты надел их, просто чтобы подбодрить меня, да?

Он откашливается и опирается на один локоть, откинувшись вдоль нижней части кровати.

— Сработало?

— Да, — со смехом отвечаю я.

Затем это случается. Его губы изгибаются в кривой улыбке. Две длинные вытянутые ямочки появляются на его щеках. А затем — Господи Иисусе, помилуй меня — его нос сморщивается.

Тогда-то я умираю и отправляюсь прямиком на небеса. Я ахаю, хватаюсь за сердце и драматично бухаюсь обратно на подушку.

Затем Аксель смеётся. Низкий, хриплый звук, исходящий прямо из его груди, и от него искры восторга танцуют по моему позвоночнику.

— Уууф, — говорю я, ёрзая по кровати.

— Что ты делаешь? — он наклоняется надо мной, глядя на меня как на странное существо, к которому его до сих пор необъяснимо влечёт. Я хватаю в кулак ткань его чернильно-чёрной толстовки и притягиваю его для поцелуя. Медленного, глубокого поцелуя, который останавливает время и приглушает мир вокруг нас.

А затем Аксель мягко отстраняется, всматриваясь в мои глаза.

— О.

Я улыбаюсь и поправляю его очки.

— Мне жаль.

Он опускается на локоть рядом со мной и почёсывает Гарри по голове, которая до сих пор твёрдо лежит на моём животе.

— О чём ты?

— О том, что я не могу перестать целовать тебя. И это всё, на что я сейчас способна.

— Руни, я пришёл не за… — он садится, нахмурившись. — Ты думаешь, я пришёл сюда, ожидая этого, несмотря на то, как ужасно ты себя чувствовала? Я бы не…

— Аксель, нет! — я пытаюсь сесть, но голова Гарри весит целую тонну. Я плюхаюсь обратно на подушку. — Я лишь имела в виду… Мне жалко, что сегодня мы не сможем сделать что-то большее.

— О. Что ж, — он скатывается с кровати, идёт на кухню и принимается возиться там. Ставит чайник, открывает шкафчик с чаем. — Я вечно не могу понять, когда люди сожалеют о чём-то в значении «они винят себя», а когда им просто жаль, что так получилось, — бормочет он. — Буквальное мышление. Извини за это.

— Тебе не нужно извиняться, — говорю я ему. — На самом деле, я предлагаю подписать пакт «без извинений». Если только мы не поведём себя как придурки по отношению друг к другу, очевидно.

— Подписано, — отзывается он. — Хочешь чай?

— Нет, спасибо.

Он наблюдает за чайником. Крутит свою кружку. Кладёт в кружку пакетик чая для улучшения сна. Затем возвращается в основное помещение.

— Могу я принести тебе что-нибудь? — спрашивает он.

Я улыбаюсь ему. Я видела его на стройке, как его мышцы напрягались под грязными старыми джинсами и промокшей от пота футболкой. Я видела, как он продавал свои картины, элегантный и стильный в угольно-сером костюме, пошитом из самого греха. Но вот он стоит в этих восхитительных очках, с головы до пят в чёрном, толстовка свисает с его широких плеч, длинные ноги скрыты под трико, которое облегает мышцы бёдер и доходит до косточки на лодыжке… и сейчас он как никогда красив.

Судя по тому, как я смотрю на него, по тому, как он смотрит на меня, Аксель это знает. новый румянец заливает его щёки. Он поворачивается лицом к книжному шкафу. Его задница. В этом трико.

Я кусаю кулак и вжимаюсь в постель.

— Хочешь, я почитаю тебе? — спрашивает он.

Я скулю, но вселенная помогает и прикрывает мою спину, потому что в этот самый момент Скугга выдает: «МЯУ».

Аксель вздыхает, держа книгу в ладони, затем бросает её на постель.

— Я проверю её.

— Вообще-то… — я сажусь, насколько мне позволяет Гарри. Он так сосредоточен на своей позиции на моём животе, что даже не реагирует на звуки котёнка. — Как думаешь, может, она тоже навестит меня?

Аксель смотрит то на меня, то на пса.

— Серьёзно?

— Он вроде не возражает, — я пожимаю плечами. — Даже не моргнул, когда она мяукнула.

— Если Гарри нападёт на меня, когда я принесу её, и я умру, то это на твоей совести.

— Справедливо. Я раз в год хожу на исповедь, чтобы моя бабуля не преследовала меня как призрак. Тогда и разберусь с этим.

Застонав, Аксель скрывается за дверью в студию и мгновение спустя возвращается с крохотным комочком шерсти на руках.

О боже. Это не было продуманным решением. С крохотным котёнком на руках он каким-то образом становится ещё сексуальнее. Это весьма похоже на то, как он держал Скайлер за ужином ранее, когда она раздавила его яйца, усевшись ему на колени, а потом командовала всем его творческим процессом создания рисунка, который она же и заказала. Он терпел всё как святой. Совсем как Гарри терпит любопытное изучение Скугги, пока та семенит по кровати и игриво шлёпает его лапой по носу. Его взгляд скользит от меня к ней, затем обратно ко мне.

Я глажу его по голове.

— Хороший мальчик.

Скугга смотрит на меня и говорит тоненьким голосочком (мы все уже знаем, что это притворство):

— Мяу.

— И тебе мяу, — говорю я ей, когда она сворачивается на моей груди. Она урчит, мнёт лапками одеяло, затем лижет мой подбородок.

Аксель с интересом наблюдает, как она устраивается. Затем поворачивается к Гарри, треплет того по голове, чешет за ушами, по спине.

— Хороший мальчик.

Гарри закрывает глаза и удовлетворённо вздыхает. Я делаю то же самое. Я слушаю, как Аксель наливает себе чай. Затем чувствую, как постель мягко проседает, когда он опускается на матрас.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

Я беру книгу, которую он положил между нами, листаю её. Мне нужно что-то сделать.

— Не то чтобы отлично. Но уже нет такого чувства, будто я вот-вот умру, так что прогресс.

— Извини, — тихо говорит он. — Мне надо было сказать Беннету, чтобы готовил без бобов…

— Ууф, — я стукаю себя книгой по лбу. — Нам