Демоны Хазарии и девушка Деби - Меир Узиэль

«Слушай, добрый мальчик, только толкни лодку. И все. Ничего больше не прошу».

Ханан спустился с коня, толкнул лодку, быстро вскочил опять на коня, успев увидеть, что нос лодки доходит до острова, и старуха впрыгивает в нее с победной улыбкой после столетних неудачных попыток убеждения.

Ханан скакал обратно, по уже знакомой дороге, и серая его лошадка давила весенние желтые цветы.

К его удивлению, никакая болезнь не прилепилась к нему. Он щупал все время лоб и не чувствовал жара. Щупал кожу, но признаков проказы не было. А проклятье? От какого проклятья он спасся, и какое проклятье обрушилось на ребят? Может, и на Лолиту? Он не знал, не думал, не интересовался, и другие тоже. Жаль, это было интересное проклятье, при котором у проклятого запутывалось имя.

Никто не помнил его имени, и все окликали его «алло» или «эй» из боязни перепутать его имя, или обращались к нему, хлопая по плечу.

Так имя Тувияу стало – Цувияу, а Гедалияу – Гдадияу. У Песаха имя стало – Псаах.

Обратный путь был короток, ибо в тумане они очень мало продвинулись. Преодолев полдневную весеннюю грозу, скача в мягком свежем весеннем воздухе месяца Сиван, Ханан спрыгнул с коня у входа в ешиву, оставил седло и поводья, и зашел прямо в кабинет раввина.

Кабинет был открыт, и раввин поднял голову.

«Ты не сможешь здесь остаться, – сказал раввин, – я же сказал, тебе надо продолжить путь и сделать все то, что я тебе сказал».

Ханан замер в потрясении. Внезапно, без всякой ясной причины, его охватила сильная дрожь. Он упал, корчась в судорогах. Вирус болезни, который предрекали ему, если он вернется к старухе, сработал немедленно, чтобы люди не говорили, что проклятье не сбывается.

Счастье Ханана было в том, что вирус не атаковал его через несколько дней или неделю, и он все же оказался в ешиве.

Положили его в постель. Через две недели исчез жар, но обнаружилось, что ноги Ханана парализованы.

Так остался он в ешиве. Ученики переносили его в учебный зал на утреннюю молитву и занятия. Так он и жил там, и так ушел из нашего повествования.

Жаль, юноша с нежной кожей, еще ни разу не брившийся, Ханан покинул нашу книгу.

Он еще будет связан с историей похищения детей, и на суде будут обсуждать и его участие в этом деле, и его обвинят, а потом помилуют. Но все это будет по обочинам повествования, ибо парализованный Ханан уже не вернется на эти страницы, и мы будем заниматься теми, кто продолжит странствие, и описаниями тех мест Хазарии, которые они пересекут.

Три парня и Тита пересекли ручей и доскакали до реки. Ошибиться было невозможно: это была река по широте и коричневому цвету вод. Даже бес не в силах изменить направление течения такой реки.

Они двигались три-четыре часа вдоль берега по узким тропам, встречая множество мужчин и женщин. Поначалу спрашивали каждого встречного, правильна ли дорога. После того, как они получили ответ от группы рыбаков, которые беспомощно смотрели на груды наловленной рыбы, не зная, какую из них вернуть в реку, всадники поняли, что нет нужды еще спрашивать и дорога верна.

По пути попадались тут и там дома, иногда соединялись в хуторки, и всадники поняли, что им найдется ночлег на ночь.

Они въехали на центральную улицу села, и стук лошадиных копыт возвестил о новых гостях. Мальчики и девочки бежали за ними. Белые вороны сердито посматривали на птиц села, которые слетелись и чирикали, облетая их. Долгие годы еще птицы рассказывали о странности, удивлявшей и пугающей, которая объявилась в их местах.

Всадники уперлись в тупик, тропа оборвалась между плантациями. Пришлось вернуться назад.

«Эй, малыш, – крикнули одному из детишек, – где все?»

«Все пошли провожать Конана, – ответил малыш, – вернутся завтра».

«Кого? Конана? – спросил один из всадников, подумав, что ослышался.

«Конана, Конана, – закричали дети, образовали круг и начали танцевать.

Они остановили коней. И Тита поняла, что чего-то недопонимает. Это стало ее раздражать. «Что происходит?» – сердито спросила Песаха.

«Минуточку, – сказал ей Песах. – я и сам еще не понимаю. Может, дети просто играют. Иди-ка сюда, малыш», – позвал он первого встреченного кудрявого рыжего ребенка с озорным и несколько нагловатым выражением лица, – прыгай на коня».

Малыш весьма обрадовался, взобрался на коня лицом к Песаху.

«О чем ты говоришь? – спросил Басах. – И не крути мне мозги, а то я сейчас же спущу тебя с коня».

«Ничего я не выдумываю. Конан был у нас в селе три недели, а сейчас уплыл по реке в сторону торгового города Шаркил. Все жители села, и мои родители, сопровождают его. Завтра они вернутся с подарками. Мне привезут счёты».

«Что за Конан» – с явным подозрением спросил Лесах.

«Имя его – Конан-варвар. Учитель говорит, что назвать его надо – Конан-иностранец».

Тут на улицы вышло несколько стариков и старух, зовущих осевшими голосами детей. Имя рыжего малыша было Шауль. «Меня зовут», – сказал он и Песбах сошел с коня и спустил ребенка. Гувияу и Гдадиясу тоже соскочили с коней.

Завязалась беседа между пришельцами и местными жителями. Выяснилось, что дети говорили правду. Все село ушло в плавание. Остались лишь старики и, главное, старухи, с материнской гордостью согласившиеся следить за малыми детьми.

Всадники расположились на ночь в пустых домах. Тита и Песах в одной комнате. Ночью он понял, какие мелкие ошибки были им допущены в течение дня. Он уже был уверен, что она просто не желает с ним иметь дело, и просил у нее прощения. Наконец она подчинилась ему, помылась, Чувство долга или победы смешило ее. Нежная ее кожа и детски чистое ее дыхание, прерываемое его натиском, усладили весь мир и всё мироздание пробудили «Большой взрыв» Сотворения и «тьмы над поверхностью вод», как вспышка во время фотографирования.

Хорошо, что не сказала ему о месячных, думала про себя Тита, чувствуя, что он этого не обнаружил.

«Ты даже не знаешь, насколько я твой», – сказал он ей.

Я знаю, я знаю, думала Тита, уже некоторое время она знала, что всё изменилось. Она не принадлежит никому, а все принадлежат ей, и она думала с удивлением, как ей распорядиться с таким огромным приобретением, которое свалилось ей в руки в возрасте пятнадцати лет.

Где ты, служанка-мышь, которая всё знает? – словно бы призывала про себя Тита свою прежнюю служанку, но призыв о помощи был как вздох перед тем, как встать с постели, ибо Тита не нуждалась ни в каком совете. Та, которую дважды так любили, не нуждается еще в каких-то доказательствах, чтобы знать, что делать. Это просто. Всё, что она делает, верно. Поцеловала Тита Пенаха в грубый лоб, благодаря за ночь любви, обдав его силой своего затаенного света.

Прощай, любимый мой, про себя рассталась Тита с Песахом в ту ночь, и стала самой собой навсегда.