Футбол 1860 года - Кэндзабуро Оэ

. — Осталось ли еще что-то хорошее в людях или уже не осталось вовсе? — Я растерялся от неожиданного вопроса, а Момоко продолжала: — Утром, когда машина бежала вдоль моря, после того как мы встретили рассвет в дороге, проехав всю ночь в машине уже по Сикоку, Такаси спросил у нас: «Интересно, осталось ли еще что-то хорошее в людях?» И сам ответил: «Да, осталось. Я имею все основания утверждать это, потому что люди с другого конца света едут в Африку и мало того, что ловят там слонов, но потом снова плывут через море, привозят этих слонов и помещают их в зоопарки». В детстве, говорил Така, он мечтал, что если бы стал богачом, то обязательно завел бы слона. Держал бы его в хлеву, примыкающем к амбару, а чтобы деревенские дети, стоило им только поднять голову, могли видеть его откуда угодно, мечтал срубить все высокие деревья на склоне, скрывающие усадьбу.

Момоко задала мне вопрос только для того, чтобы рассказать это, и совсем не ожидала ответа от человека, уважаемого в обществе. Испытав на себе, что такое насилие, Момоко теперь с удовольствием вспоминает, как прекрасна и чиста была давняя история о слонах, рассказанная грубым Такаси, возглавившим бунт. Видимо, первая из «гвардии» Такаси, отступившая от бунта, — Момоко.

Оставшись один, я тоже стал думать о слонах. Во время атомной бомбардировки Хиросимы первыми убежали из города коровы, но, если еще более страшная атомная война разрушит все города цивилизованных государств, не исключено, что удастся бежать и слонам из зоопарков. Разве возможно создать убежища на случай атомной войны для таких огромных животных? Наверное, после атомной войны все слоны в зоопарках погибнут. И если возникнет желание вновь возродить города, то у причала соберутся люди с искалеченными, изуродованными телами, чтобы проводить своих представителей в Африку за слонами, — возможна такая картина или нет? И вот тогда-то снова задумаются над этой проблемой те, кто задает вопрос: осталось ли еще что-то хорошее в людях?

С тех пор как начался снегопад, я не читал газет. И если даже над миром уже нависла угроза атомной войны, думал я, мне это неизвестно, но страх и бессилие, вселяемые этой мыслью, не были так глубоки, как в то время, когда, отгородившись от всех, я замыкался в самом себе.

В конверте, переданном мне настоятелем, были пять разрозненных писем брата прадеда и брошюра «Крестьянские волнения в деревне Окубо», написанная дедом. В ней рассказывалось о восстании, но не 1860 года, а о другом, вспыхнувшем в этом же районе в 1871 году в связи с рескриптом об упразднении княжеств и образовании префектур. Письма были без обратного адреса и без подписи. Видимо, брат прадеда держал в тайне свое новое местожительство и новое имя, которое ему пришлось взять.

Первое письмо датировано 1863 годом — видимо, бывший предводитель восстания, добравшийся до Коти, с помощью посланца, проникшего перед восстанием в деревню, отправился в совершенно новый для него мир. Уже через два года после бегства ему удалось встретиться со своим кумиром Джоном Мандзиро, и тот даже предложил ему принять участие в своем новом предприятии. Судя по тому, что человек, выступивший в качестве могущественного посредника, имел влияние на Джона Мандзиро, это, видимо, был все тот же тайный посланец, связанный с княжеством Тоса. В письме говорилось, что юноша поднялся на борт китобойного судна Джона Мандзиро и в 1862 году отплыл из Синагава. Его взяли простым матросом. В начале следующего года их судно подошло к архипелагу Огасавара, затем отправилось к месту лова, где было добыто два китенка, а потом снова вернулось к Огасавара для пополнения запасов топлива и воды. Жестоко страдая от морской болезни и стычек с другими матросами-иностранцами, брат прадеда вынужден был покинуть судно, но так или иначе, юноша, выросший в лесной глуши, увидел хоть и детенышей, но все же двух настоящих живых китов.

Второе письмо датировано 1867 годом. Письмо неожиданно дышит свободой и широтой взглядов — несколько лет жизни в городе заставили его снова ощутить в себе молодой задор и юмор, которые чуть было не покинули бежавшего из деревни юношу после того, как он попал на китобойное судно. Письмо представляет собой посланную брату в глушь, на Сикоку, забавную заметку, переписанную из впервые в жизни увиденной в Иокогаме газеты.

«Сегодня хочется немного пошутить. Правда, это опубликовано в газете, из которой перепечатка воспрещена, но в письме, я думаю, можно. В Америке, в Пенсильвании (название местности), один человек, страдая из-за того положения, в котором он очутился, сошел с ума и в конце концов покончил с собой, оставив следующее послание:

„Я женился на вдове, имеющей дочь. Мой отец полюбил мою приемную дочь, и через какое-то время она стала его женой. Таким образом, отец превратился в моего зятя, а приемная дочь стала моей мачехой. Ведь она жена моего отца. Вдова, на которой я женился, родила мне ребенка, и теперь они с моим отцом — братья. И значит, он мой дядя. Ведь моей мачехе он тоже приходится братом. Жена моего отца, то есть моя приемная дочь, родила девочку. И она превратилась в мою сестру и одновременно в мою внучку. Ведь она ребенок моего ребенка. Вдова, на которой я женился, теперь моя бабушка. Ведь она мать моей мачехи. Итак, я муж своей жены. Кроме того, я внук жены, я сам себе дедушка и сам себе внук“.

В газете напечатаны объявления. В одном из них говорится, что юноша благородного происхождения, желающий изучить английский язык, ищет учителя. В другом сказано, что крайне нуждаются в услугах лиц, желающих совершить поездку в Америку для усовершенствования в науках и торговле, а также с познавательной целью».

Между этим письмом и следующим разрыв более чем в двадцать лет. Совсем еще юный брат прадеда, увлекшийся забавной заметкой, потому что был в приподнято-возбужденном состоянии человека, которому в Иокогаме удалось освободиться от всего, связывавшего его с жизнью в далекой деревне, так неумело скрывавший свое тайное желание поехать в Америку, в прошедшие двадцать лет, может быть, действительно ездил туда. Во всяком случае, совершив предательство, он сохранил себе жизнь и, пройдя по трупам товарищей, казненных в деревне, обеспечил себе новую, независимую сферу деятельности.

Письмо, неожиданно пришедшее весной 1889 года, написано уже зрелым, опытным человеком. Это был холодный, критический ответ на письмо, которое живущий в деревне прадед, обрадовавшись полученному известию о провозглашении конституции, послал своему брату-горожанину. «Что за глупость хмелеть от одного слова „конституция“, еще не зная, каково будет ее содержание?»— эта фраза в ответе прадеду звучала, скорее, меланхолично. Он цитирует книгу одного дворянина из префектуры Коти, не исключено — приятеля того самого посланца, проникшего в деревню перед восстанием. «Так называемые права народа, существующие в мире, бывают двух видов. Права народа в Англии и Франции — это, так сказать, прогрессивные права народа. Они устанавливались благодаря движению снизу. Другой вид прав народа можно назвать правами народа, пожалованными императором. Это права, данные по милости сверху. Поскольку прогрессивные права народа устанавливаются благодаря движению снизу, их содержание и объем определяются им по собственному усмотрению. Поскольку права народа, пожалованные императором, даются по милости сверху, их содержание и объем не определяются им по собственному усмотрению. Нет никакого резона в утверждении, что после получения народом прав, пожалованных императором, тут же произойдут перемены и возникнет стремление добиться прогрессивных прав».