«Двухсотый» - Андрей Дышев

— Да пошел ты… — вспылил Абельдинов, развернулся и выстрелил по скалам от бедра. Рот его перекосился, плечи развернулись, черные ровные брови сомкнулись на переносице… Да пошел ты! — нерв дембельской натуры. Да пошел ты! — точка победителя. Да пошел ты! — ответ ленивой смелости.

Рота поддержала, оглушительная трескотня разнеслась эхом по ущельям. Бойцы вскакивали на ноги, гремя вещмешками, банками, коробками, посыпались вниз.

— Пошустрее, «сыны»! — крикнул Абельдинов, меняя магазин. Ну вот, все в порядке. Абельдинов стал прежним Абельдиновым, кавалером ордена Красной Звезды, дембелем, непрошибаемым, невозмутимым, закаленным, как кусок горного гранита, как крупнокалиберный патрон. Он вернулся в свою лодку, влез в свой саркофаг. Вокруг него кто-то носится, кричит, вьюжит по склону суета, сверкают перепуганные глаза, прыгают подбородки — все это ужасно некрасиво, постыдно, сопливо. Для дембеля главное — гармония и красота. Вон Витька Нефедов спокойненько идет по склону, лениво так, бочком, словно спускается по крутому берегу к реке, где его ждут компашка, костер, уха и бухло. На плече — ремень, пулемет удобно пристроен на боку, сошки болтаются под стволом, как усы сома. Одной рукой Витек давит на спусковой крючок, обстреливает скалы, а другой помахивает: «Давай, давай, вниз, вниз, не ссы, я прикрываю!» Красиво смотрится с пулеметом — глаз не оторвешь! Прямо завидки берут. Сколько раз Абельдинов просил: Витек, дай хоть раз на войну с пулеметом сходить! Ни хера! Я, говорит, без него сразу подохну.

А у Черненко не получилось вернуться в свой саркофаг. Все его дембельство вдруг съехало, как кожа с обожженного тела, и осталась голая, розовая плоть — будто не было за плечами полутора лет службы и трех десятков боевых операций. «Не хочу, не хочу подыхать! — повторял Черненко, клацая зубами, и неуклюже, падая и кувыркаясь, бежал по склону вместе с «сынами». — Не хочу! Ох, зараза, когда же это все кончится!!»

— Коршун, я Лиса! — говорил Герасимов, плотно прижимая микрофон к губам. — Остановлен огнем противника. Отхожу, спускаюсь под гору. Дайте залп по вершине «один шесть девять два»…

В штабе переполох — шестая рота остановлена огнем противника! Как всегда, война началась неожиданно.

— Уточните координаты! — орал в телефонную трубку начальник артиллерии.

Цветные карандаши, толкаясь, танцевали на карте. Синий грифель рисовал на высоте 1692 синие глазки с пушистыми ресницами. Обгрызенный ластик стирал красную стрелочку, а красный карандаш тотчас нарисовал новую, кривую, обратившую свое острие куда-то в сторону.

— Ну что же этот Герасимов… Черт бы его подрал!! Не мог, что ли, выбить с вершины горстку каких-то нудаков?!

Командир артиллерийского дивизиона давал целеуказания. Артиллеристы крутили маховики, стволы гаубиц приподнимались, заряжающие подносили тяжеленные снаряды.

— Аккуратнее! Через головы своих будете стрелять!

Командир дивизии нервным движением сдвинул на край стола стаканы и бутылки с минералкой, которые какой-то умник поставил прямо на карту с оперативной обстановкой. Одна бутылка упала, лопнула, как граната, брызги окропили запыленные ботинки офицеров.

— Владимир Николаевич! — повернул голову комдив. — Я бы не советовал лететь туда.

— Я, Сергей Михайлович, уже слишком немолод, чтобы избегать риска. Тем более разведрота со всех сторон прикрыта батальонами, — ответил начпо и, поставив ногу на стул, прошелся щеткой по ботинку. — Вот завтра там будет жарко, это да… — Поменял ногу. — Посему надо заблаговременно настроить личный состав, поднять их моральный дух, идейно-патриотическое самосознание… ну и прочую лабуду…

— Ну давай. Только недолго!

«Ми-8» уже раскручивал лопасти. Борттехник из салона подал начпо руку, но тот отмахнулся: не барышня, без помощи взберусь. На пятнистых бортах вертушки тускло горела закопченная красная звезда. Машина дрожала, уставившись выпуклыми мутными иллюминаторами на командный пункт, окутанный пылевыми вихрями.

«Какого черта его туда понесло? — подумал комдив, провожая взглядом взмывший в небо вертолет. — Героя Советского Союза хочет получить?» Через минуту, сотрясая воздух, над командным пунктом промчалась прикрывающая пара «Ми-24» — так низко, что некоторые офицеры закашлялись от едкого запаха сгоревшего керосина, и без труда можно было разглядеть сквозь стекло кабины усатое лицо наводчика.

— Я не буду вырубать двигатели! — крикнул командир эскадрильи. Он крутил головой во все стороны, с трудом подавляя тревогу. — Пятнадцать минут вам хватит?

Начпо не ответил. Сколько надо будет, столько они здесь и пробудут. «Ми-8» круто пошел на снижение, в глубокий провал в хаосе красно-коричневых скал с раскрошенными верхушками. По глазам пилота было видно, что он чувствует и что хочет сказать. Ну его на фиг, этот котлован! Неуютно здесь, нехорошо. Надо рвать отсюда когти, и чем быстрее, тем лучше! Нехорошо здесь, нехорошо, кишками чую…

Придерживая панаму, которую норовил сорвать горячий поток, к вертолету бежал Грызач. Грязное тряпье, в которое он был одет, трепыхалось на ветру. Старший лейтенант прыгал с камня на камень, и его черное лицо выражало разочарование и недовольство.

— Ты б еще за километр приземлился!! — кричал он вертолетчику. — Тебе в какой квадрат приказано было сесть?! У нас тяжелые, понимаешь?! И как мы будем таскать их сюда?!

Он хотел еще что-то крикнуть, матерная фраза уже висела на языке, но тут увидел, как на камни спрыгнул начальник политотдела. Появление этого кабинетного, кумачово-трибунного человека здесь, на передовой позиции, в Полной Жопе, было невероятным, даже фантастическим, как если бы прилетел сам генеральный секретарь ЦК КПСС или, скажем, дедушка Ленин. И потому Грызач, выпучив глаза, усомнился: может, этот тип просто похож на начпо? И он вовсе не полковник, а старший лейтенант, только звездочки, собака, фраерские нацепил; прапорщики такие звездочки любят, нестандартные, самопальные, непонятного размера — крупнее, чем прапорщицкие, но мельче, чем для старшего офицерского состава. Навинтит какой-нибудь пижонистый штабной прапор эти звездочки себе на погоны, рубашечку со склада новенькую подберет, отгладит, ботиночки надраит, да еще напялит фуражку шитую, «аэродором». И все! Отпад! Издали кажется, что идет вовсе не прапорщик, а генерал-лейтенант. И взгляд такой же суровый, и осанка. И ты уже внутренне подбираешься, переходишь на строевой шаг, чтобы как положено честь отдать, как в самый последний момент видишь, что это не генерал, а прапор, но только раздухаренный, как павлин, и это он тебе честь отдавать обязан!

Грызач даже доложить по форме не смог. Начпо, пригибаясь под лопастями, подошел к нему, положил руку на плечо, повел подальше от грохота.

— Ну как ты тут, сынок?

— Что? А? Не слышу!

— Где командир разведроты?

И тут засвистели, защелкали вокруг них пули. Грызач чисто машинально шлепнул рукой по голове полковника, прижимая ее книзу.

— Стреляют, товарищ полковник!! — закричал он. — Зря вы сюда… Улетайте…