Грешница - Сьюзен Джонсон

Но особое уважение к ней все же было вызвано ее необычайной храбростью той ночью в Рэтрее. У арабов смелость в большом почете, а юная герцогиня доказала свое бесстрашие. Ее сообразительность и хладнокровие спасли их от кровопролитного столкновения.

За то время, что Челси провела в конюшне, она узнала много нового о породах лошадей и услышала кучу интересных вещей о том, как лучше тренировать лошадь. Ведь арабы тренировали своих лошадей совсем не так, как англичане и шотландцы. К тому же Челси поразила их своим умением держаться в седле, и как-то утром на импровизированных скачках через выгон на север от поместья она пришла первой. Опомнившись от шока, так как у них женщина стоит ниже по положению, грумы проявили завидное благоразумие, решив не обращать внимания на тот факт, что она — женщина. Для Челси, которая выросла среди мужчин и жила в мире скачек, состоящих почти полностью из мужчин, не составило труда найти общий язык с арабами. Она каталась на лошадях, помогала ухаживать за ними и иногда участвовала в прогулках на рассвете.

После одной из таких прогулок, несколько дней спустя, Сенека сказал, что Синджин сможет встретиться с ней после обеда в небольшой гостиной на первом этаже.

Челси пришла слишком рано. После того как Сенека сказал ей о встрече, она вся изнервничалась. Она пыталась унять свои опасения, постоянно повторяя, что ей в принципе не за что извиняться. Разве что за ту первую ночь, но это событие бледнело на фоне последующих домогательств со стороны Синджина.

Но что были доводы рассудка по сравнению с теми страданиями, которые она испытывала при виде того, как ее родственники издевались над ее мужем. И теперь она не могла сидеть и спокойно ждать, как предполагала вначале, желая встретить мужа как можно более вежливо и учтиво, что было, по ее мнению, в порядке вещей в мире, в котором он жил. Вместо этого, когда он вошел; она стояла у окна и нервно барабанила пальцами по стеклу.

Заслышав его шаги, она резко обернулась. Он не переставал удивляться ее красоте. Синджин просто не ожидал, что какая-то деревенская девушка может быть такой восхитительной. В простеньком миткалевом платье с небрежно завязанным поясом и распустившимся шелковым бантом Челси, казалось, пренебрегала всеми законами моды. Ее локоны свободно ниспадали на плечи и источали какой-то неповторимый дурманящий аромат. Ее глаза.., эти огромные бархатистые фиалки, просто сводили его с ума. Он почувствовал, как теряет контроль над собой. Синджин тут же подавил в себе это чувство. Благодаря похожим чувствам он и оказался сейчас в таком неудобном и неприятном положении.

— Сенека говорит, ты хотела встретиться со мной, — холодно произнес он, не заходя, однако, в комнату.

Он сильно похудел, что было заметно, даже несмотря на рубашку с длинными рукавами и экзотические арабские бриджи. Вытащив руку из повязки, он спокойно стоял в двери, такой далекий и чужой. Его было не узнать. В глазах — ни капли дружелюбия.

Таким она его никогда не видела. «Что-то от его отца, который, поговаривали, был неприятным человеком, должно быть, передалось и сыну», — подумала она, пытаясь не обращать внимания на холод, струившийся из его голубых глаз.

— Я сказала Сенеке, что постараюсь уговорить своих родственников больше не преследовать тебя.

— Каким же образом? — Синджин знал, что никакого перемирия не было заключено.

— Я напишу отцу, что, если он убьет тебя, я покончу с собой.

— Совсем необязательно. Я могу позаботиться о себе сам.

Теперь он уже точно знал, что все это были проделки Фергасона, сомнений больше быть не могло.

— Что-нибудь еще? — отрывисто сказал он.

Казалось, всем своим видом он демонстрировал абсолютное нежелание разговаривать с ней.

— Только ребенок.

— Что ребенок?

— Я хотела узнать, собираешься ли ты забрать его у меня.

Ей было известно, что у женщин практически не было никаких прав на своих детей, и если муж хотел забрать ребенка, то женщине оставалось только подчиниться. Синджин колебался. Разговор о судьбе ребенка казался ему преждевременным.

— Поговорим об этом, когда ребенок родится.

— Спасибо, — вежливо ответила Челси, пытаясь не выказать чувства облегчения по поводу того, что он решил отложить разговор на эту тему.

— И я рада, что тебе уже лучше. — «Если бы так разговаривали незнакомые между собой люди, то это было бы понятно, — думала Челси, — но только не те, у кого была интимная близость, полная бурной страсти».

Синджин уже повернулся, чтобы уйти, но передумал и обернулся, спросив:

— Куда же ты собираешься?

— Тебе не все равно?

— Нет, — немного поспешно, как ему показалось, ответил Синджин.

— Пока не знаю.

— Ты не должна уезжать из Англии. — А про себя подумал, что ему нужно знать, где находится его ребенок, и, сам того не желая, добавил:

— Ты моя жена и должна меня слушаться.

Челси, наверное, меньше удивилась бы, если бы он дал ей пощечину.

— Нет, — только и смогла она произнести, обиженная до глубины души. — Никогда, слышишь, и ты еще об этом пожалеешь.

Ей бы следовало быть более благоразумной и согласиться с ним, несмотря на гордость.

Возможно, эта попытка удержать ее была лишь проявлением еще — неосознанной потребности отомстить. Возможно, ему хотелось, чтобы она на себе ощутила, что значит быть в плену. Возможно, это было еще что-то более зловещее и коварное. Еще неприведенное в исполнение наказание за то, что она сделала с ним. Чем бы это ни было, он не даст ей так легко уйти с обломков того, что когда-то называлось его жизнью. И как бы она сейчас ни разговаривала, пусть сначала заплатит…

— Твоя семейка заставила меня уже о многом пожалеть. Что еще ты хочешь сделать? — не скрывая насмешки, поинтересовался Синджин.

Осознав свою ошибку, Челси сразу же попыталась сгладить эффект от своих слов:

— Пожалуйста, извини меня за несдержанность, но со мной моя семья обращалась не намного лучше, чем с тобой. Я погорячилась. Я просто хочу спокойно жить там, где мне захочется. У меня даже в мыслях не было причинять тебе новые хлопоты.

После недель ругани и запугивания ей хотелось только спокойствия и тишины.

— Кроме этого, — продолжал Синджин, — зная склонность твоей семьи к насилию, твое присутствие здесь — гарантия моего спокойствия, по крайней мере.

Считай, что ты у меня в гостях, до того времени, пока я не вернусь в Лондон.

Первым ее желанием было закричать от негодования, но она остановилась, поймав на себе его взгляд, полный ледяного равнодушия. В его поместье, охраняемом вооруженными стражниками, он был единственным ключом к ее свободе. Чтобы еще больше не усугублять свое и без того ужасное положение, она, подавив растущее возмущение, лишь произнесла: