За тридцать тирских шекелей - Данил Корецкий

От неожиданного удара стражник упал на каменную мостовую, но тут же вскочил, и Том оказался у него на плечах. С двухметровой высоты был виден фонарь, горящий в конце квартала у здания магистрата. Вот бы иметь такой рост! Но размышлять и мечтать было некогда: солдат инквизиции поднял сильные руки, чтобы с размаху размозжить маленькое тело голодного вурдулака о булыжник мостовой. Том опередил его буквально на мгновенье: схватил нож и одним взмахом слева-направо перехватил потное горло с отчаянно бьющейся жилкой… Острое, изогнутое лезвие легко перерезало хрящи от уха до уха, как он и обещал Грации. Захрипев, стражник рухнул на холодные камни…

Том повалился рядом с ним. Некоторое время они с Грацией лежали неподвижно, приходя в себя после пережитого нервного напряжения и неимоверных физических усилий. Не чувствуя боли в обожженных ладонях, расцарапанной коже и растянутых мышцах, они молча глядели на мерцающие в вышине звёзды и жадно вдыхали прохладный свежий воздух.

– Ты правда убил его? – вдруг спросила Грация.

– Том Эртон никогда не врет, – обиженно ответил карлик, скосив глаза на лежащее в темной луже огромное тело стражника и сам не веря в то, что сделал. Но виду не подавал и держался внешне уверенно и спокойно, хотя сердце колотилось, как заячий хвост.

– Я хочу пить, – сказала она.

– Ничего, скоро попьёшь. Вставай, надо убираться из города, пока не рассвело!

– Куда ты пойдешь?

Том пожал плечами.

– В Италии я никого, кроме тебя и хозяина, не знаю. Наверное, придется возвращаться в Англию. Но для этого надо иметь деньги и документы… К тому же и там меня никто не ждет…

– Тогда оставайся со мной, – предложила Грация, поднимаясь. – Я знаю многих бродячих артистов, и в любой цирковой группе мы сумеем прокормиться!

Том оживился и ловко вскочил на ноги.

– Эта идея мне нравится!

– Тогда бежим!

Через несколько минут их фигуры растворились в южной ночи.

* * *

– Святая инквизиция стала гораздо милосердней, – как всегда доброжелательно говорил отец Скопио, и это была доброжелательность кошки, играющей с мышью, когда финал игры хорошо известен заранее. – Сто лет назад все, кто попадал в наш трибунал, проходили через пыточные камеры. Это способствовало откровенности, которая, однако, не учитывалась и не помогала искупить вину – они все равно всходили на эшафот!

Калиостро стоял ни жив ни мертв, переступая босыми ногами по холодному камню. Он привык выпутываться из любых ситуаций, но таких у него еще не было. На кону – жизнь, и обычное его хитроумие могло закончиться печально…

– А теперь мы доверяем раскаянию и без тяжелых испытаний, – продолжал инквизитор. – Кто говорит правду, тот меньше страдает. Хотя что такое страдания тела, по сравнению со страданиями души?

Сидящие по обе стороны от него члены трибунала согласно закивали головами, подтверждая, что душевные страдания гораздо страшней телесных.

«Если бы страданиями души отделаться», – подумал Джузеппе. Он был растерян. Совсем недавно легко манипулировавший людьми, он с удивлением заметил, что не способен защитить сам себя даже в мелочах. Ему задавали простейшие вопросы, а он не мог ответить. Даже из семи смертных грехов вспомнил лишь пять – забыл гнев и гордыню… Судьи попросили прочесть различные молитвы – приходилось хитрить и многословно уворачиваться, чтобы не запутаться в тексте, не запнуться и не исказить слова. Словом, с самого начала он произвел плохое впечатление на черную стаю, возглавляемую белым председателем.

– Позовите свидетелей! – приказал белый инквизитор.

В зал вошла босая Лоренца. Бледная, как мел, она осунулась и в значительной степени потеряла былую красоту. Возможно, этому способствовала измятая, порванная местами домашняя одежда. Калиостро сам был истощен судебным процессом, ночами почти не спал – мучили кошмары… Но, увидев жену, воспрял духом – уж она-то станет на его защиту!

– Принадлежит ли твой муж к тайному обществу франкмасонов? – строго спросил отец Скопио.

Калиостро напрягся, стараясь унять сердцебиение. Это серьезное обвинение, от которого он отрекался. И доказать его трудней, чем остальные…

– Да. Он показал мне несколько тайных знаков и сказал, что это масонские знаки…

Как будто каменный потолок обрушился на голову!

– А допускал ли он оскорбление Веры?

– Допускал, – Лоренца старалась не встречаться с мужем взглядом. – Он снял распятие, висевшее над кроватью, и вместо него повесил зеркало. Чтобы можно было видеть… ну, вы понимаете…

– Нет, мы не понимаем! – желчно сказал отец Уберто – крайний справа инквизитор с длинным острым носом. И с болезненным любопытством добавил:

– Что он хотел видеть в этом зеркале?

– Ну… То, чем мы занимаемся в постели… Хотя я была против этого…

– То есть плотские супружеские утехи?

Лоренца опустила голову.

– Да.

– Это греховный выбор! – нахмурился отец Умберто. – Замена распятия на низменные порочные сцены, которые хотя и допустимы между супругами, но должны происходить в темноте и под одеялом! Я вижу здесь оскорбление чувств верующих!

– Но этого никто не видел! – воскликнул Калиостро и охнул – стражник тут же ткнул ему в спину тупым концом копья.

– Ваша жена видела! – запальчиво возразил остроносый инквизитор. – А она была доброй прихожанкой, пока вы не сбили ее с правильного пути!

Джузеппе опустил голову. Возражения были бесполезны.

– А занимался ли подсудимый колдовством? – снова взял допрос в свои руки отец Скопио. – Добывал ли он таким образом золото?

Лоренца долго молчала.

– Не знаю, чем он занимался, но часто запирался в подвале, жёг огонь в печи, и из вентиляции воняло чем-то противным… А золотые монеты он часто давал мне, и все они были новенькими, будто их только отчеканили…

– Это и есть колдовство! – снова вмешался отец Умберто. – Ему передавали монеты из самого ада! И адскую вонь чувствовала свидетельница!

Скопио недовольно постучал тяжелым ключом по столу.

– Достаточно! Уведите свидетельницу!

Калиостро проводил жену взглядом, обратив внимание на ее грязные подошвы. Это стало последним штрихом в череде увядшей внешности, убогой одежды и предательства. Чувства к Лоренце исчезли, осталась только неприязнь и какая-то брезгливость. Может, для этого они всех и разувают?

– После примерки «испанского сапога» она бы не смогла ходить, – будто прочитав его мысли, вкрадчиво сказал Белый инквизитор. – С раздробленными ступнями ведьму приходилось заносить на эшафот… Сейчас инквизиция стала милосердной, и скажите за это спасибо!

– Спасибо, святой отец! – послушно повторил Калиостро. Он знал, что тиски калечат ноги испытуемого. По сравнению с этим хождение босиком – величайшая милость.